И Миролюбов понимал: бросит! Спалит в сердцах! В бреду! В этом-то состоянии! Ведь резал же Изенбек свои картины, которые считал неудачными! Резал в состоянии опьянения. А картины были хороши! Так почему бы ему не сотворить то же самое и с «дощьками»? Решит, что они вредят ему! И придет он, Юрий Миролюбов, наутро, а «дощек» не будет. И что самое страшное, Изенбек не вспомнит, где его сокровище. Что он с ними сделал. Еще и обвинит товарища в воровстве. Или кого другого. Изенбек был таким, каким был, и ничто уже не могло исправить белого полковника, потомка ханов, человека по-европейски утонченного, образованного, бесконечно талантливого, интеллигентного и обходительного в трезвости, и становившегося озлобленным и страшным дикарем в дни долгих запоев.

И Миролюбову оставалось только пожимать плечами:

– Что ж, коли настаиваешь…

– Настаиваю, друг мой, – кивал мрачный Изенбек.

– Тогда лей.

И вновь кивал полковник:

– Так-то лучше!

И Миролюбив пил с ним, надеясь, что тот сломается и заснет, и даст ему поработать спокойно, но Изенбек пил и пил, и часто первым ломался Юрий Петрович, а Изенбек подливал ему новую порцию, будил. Или заботливо укрывал засыпающего в кресле гостя пледом. И такое бывало.

А утром все начиналось сначала.

Только со временем Юрий Петрович понял, что Изенбек не дает ему дощечки не из-за их ценности, боязни исчезновения, – в сущности, полковник не дорожил ничем, – а только потому, что знает: получи их Миролюбов в пользование – и перестанет ходить к нему в гости! Напротив, станет избегать его! А так у него всегда был рядом собеседник и собутыльник, хороший и добрый товарищ, сосед по мастерской. Которая стала единственным понятным и близким миром для Федора Артуровича Изенбека…

Прошло несколько лет. Их жизнь так и протекала вместе: Изенбека и Миролюбова. И «дощек». Вытянутых из небытия. И к чему бы завела такая жизнь, и сколько бы они выпили вместе, никому не известно, если бы в 1934 году Юрий Петрович не встретил Жанну фон Диц, немку из дворянского рода, давным-давно переселившегося в Бельгию. И сразу акценты поменялись. Миролюбов влюбился. Ему было сорок два, Жанне – двадцать пять. Он представился девушке русским писателем и поэтом, переводчиком. Ветераном гражданской войны в России. Она и сама влюбилась в него. Ведь русских писателей в эмиграции в тот момент было немало! И русские писатели, чего греха таить, всегда внушали западу уважение, а по духовной высоте всегда были впереди планеты всей! Жанна по-русски говорить и читать не умела. Она так и не научится русскому языку! Но оттого Жанна еще больше уважала своего зрелого мужа, который с утра до ночи занимался литературным трудом. Правда, этот труд не приносил ему денег, ну так не все сразу! Надо ждать и верить! Верить и ждать. И Жанна, которую друзья и коллеги Юрия Петровича величали не иначе как «Галиной Францевной», и ждала, и верила. Надо сказать, ему повезло с женой. Так везло с женами только декабристам!

Одно ее расстраивало, что муж иногда приходил домой нетрезвым. И всегда после встреч с Изенбеком, которого Жанна уважала и побаивалась. Демоническая натура Изенбека, в противоположность открытой и доброй душе ее мужа, отпугивала молодую женщину. Изенбек чувствовал эту настороженность со стороны спутницы его друга и поставил Юрию Петровичу условие: ничего не рассказывать о «дощьках».

И Миролюбов терпел. Ведь ему надо было сочинять, что он делает у Изенбека так часто, а присутствовать при изучении табличек она не могла.

– Я не понимаю, к чему такая скрытность? – спросил однажды раздраженный обстоятельствами Юрий Петрович.

– Так надо, – ответил Изенбек.

– Но ведь она… Жанна… моя невеста?

Изенбек, в очередной раз наполняя стакан вином, кивнул:

– Я так и знал, что дело к этому идет.

Миролюбов хотел было сказать: «Я не хочу жить так, как живешь ты, мой друг! Один, как дикий зверь! Я хочу по-другому…»

Но проницательный и всевидящий Изенбек спросил сам:

– Счастья тебе захотелось? Простого человеческого счастья?

– Представь себе, Федор, – упрямо кивнул Миролюбов.

– Так запомни, надо выбирать: либо «дощьки», либо простое человеческое счастье. И то и другое вместе не выйдет!

– Отчего же?

– Да оттого же. Великий груз ты взял на свои плечи! – В тот день он вновь пил много. – И кроме беды тебе эти старые доски не принесут ничего! Ты ведь уже стал частью их! И тебе больше от них никуда не деться! Надо, надо было мне их сжечь к чертовой матери! Сжечь и забыть!..

Но в этот раз Миролюбову уже не стало так страшно за реликвии. Его работа медленно, но подходила к концу. Осталось на год трудов праведных, может быть, чуть больше. Этого плена, неволи, добровольного рабства в изенбековской мастерской! И все будет кончено.

В 1936 году Юрий Петрович Миролюбов и Жанна фон Диц поженились. Супруга взяла фамилию мужа. К тому времени Миролюбов защитился – получил докторскую степень по химии. Он писал стихи, но как поэта его не признавали. Книга о славянстве была все еще в работе, и выходило, что именно дощечки с письменами, половину которых Миролюбов хоть и записал, но разобрать не мог, были главным его капиталом в жизни.

С момента замужества Галина Францевна сказала:

– Я больше тебя к нему одного не пущу, так и знай. Я терпела, пока была твоей любовницей, но теперь все. Я не хочу, чтобы ты пил вместе с Федором Артуровичем. У него нет жены, нет семьи, вот пусть и делает, что хочет. А у тебя есть я.

И Юрий Петрович Миролюбов перестал выпивать. И полковнику Изенбеку, который все больше походил на тень, полному желчи, презрения и нелюбви ко всему, приходилось терпеть трезвого товарища. И пить одному. Он и сам понимал, что великий труд Юрием Миролюбовым сделан, «дощьки» почти переведены, и настаивать на прежнем образе жизни означает только одно – оттолкнуть товарища от себя.

И вот, спустя четыре года после свадьбы, уже в 1939 году, Юрий Петрович рассказал своей жене о «дощьках Изенбека», о своем титаническом труде.

Жанна поводила пальчиком по странным выписанным строкам, сказала «Мин херц» и… поцеловала своего трудолюбивого мужа. А что она могла еще сделать? Она и по-русски-то ничего не понимала, для нее кириллица была тьмой кромешной, каракулями, а тут… Иероглифы и те понятнее! Она и без этих загогулин уважала и любила своего мужа. Юрий Петрович тоже поцеловал жену: в глаза, губы и со всей душевной теплотой, какую только имел в сердце – а у него было ее много! – сказал: «Сердце мое, все будет хорошо».

Зря столько лет Изенбек опасался разглашения их тайны и не доверял Галине Францевне. Ей-то как раз он доверять мог!

В Брюсселе читал лекции по археологии Дмитрий Вергун, с которым Миролюбов познакомился еще в Праге и советовался, как лучше ему написать книгу о славянах. После лекции Миролюбов затащил Вергуна к себе и показал ему копии дощечек.