Победитель конкурса, красный, разваренный и блестящий отбисеринок пота, как сплошной клитор, усеянный мельчайшими жемчужинами,кланялся, награду то прижимал к груди, то вскидывал над головой, торжествующийи застенчивый одновременно, живое воплощение мечты любого провинциала: вот ондерзнул покинуть далекие заснеженные Холмогоры и вместе сводителями-дальнобойщиками добрался до столицы, где, чувствуя непреодолимую тягук знаниям, пошел учиться на мастера интимных причесок. Над ним, двадцатилетнимнедорослем, здоровенным детиной, наделенным огромной физической силой,смеялись, но он учился упорно, исступленно, быстрее всех овладевал знаниями,уже на втором году учебы предложил новый метод размягчения кожи вокругобрабатываемого места, а к концу учебы даже издал серьезную работу о проблемахспирального волоса с двойным ядром, что в районе клитора встречается втроечаще, чем в других местах.

Телеведущий, известный актер, народный артист России,недавно получивший награду из рук президента, под яркие вспышки фотокамерпоздравил победителя и от лица коллектива НТВ поинтересовался, чем тотзанимается в свободное время.

Лауреат замученно улыбнулся, могучий такой красивый русскийбогатырь, косая сажень в плечах, и голос его прозвучал, сильный и могучий,способный перекрикивать звон мечей и грохот орудийных разрывов:

– Свободное?.. Откуда свободное время у творческогочеловека?.. Свободное бывает только у… ладно, смолчу. А мне приходитсяпостоянно ставить эксперименты, проводить опыты, сложнейшие исследования.Недавно я создал собственную лабораторию и переманил из одного института поаэронавтике двух специалистов. Теперь на самом новейшем оборудовании яисследую, как ведет себя волос или отдельные его части при разных вариантахобработки!.. А необходимость следить за новейшими разработками коллег?..

– И что же, у вас совсем не остается времени?Совсем-совсем?

Победитель утомленно, но в то же время счастливо улыбнулся.

– Служенье муз, – сказал он устало, – нетерпит суеты!.. Творчество – это и хобби, и работа, и все-все-все. Я счастливработать двадцать четыре часа в сутки… Недавно меня ввели в состав редколлегиижурнала «Модные прически», добротный консервативный журнал, где мы откроемотдел интим-причесок… Надеемся, этот отдел разрастется в отделище, ха-ха,простите, у меня понятные и близкие моей профессии ассоциации!.. Одновременно япланирую издавать журнал, посвященный исключительно проблемам интим-причесок,нужно только отыскать за рубежом подходящую полиграфию. Увы, наша не всостоянии передать всю прелесть этих мест, где видна наша работа… Еще вперспективе у нас выезд бригады мастеров в отдаленные города и даже села, чтобынести культуру в массы, показывать дояркам и гусяркам наши достижения и, таксказать, на местном материале являть прелесть и высшую эстетичность этихпричесок. Я думаю, что такая поездка будет легкой, ибо у доярок, живущих насвежем воздухе и на чистых продуктах, волос здоровый и не ломкий, легкоподдающийся любой обработке и принимающий любые формы…

Потом я проводил отца до лифта, а когда за ним закрыласьдверь, подумал-подумал и отправился на веранду. Все-таки, как ни костерюрусскую интеллигенцию, но почесать языком – наша национальная традиция. Так чтонадо выдавливать из себя не только раба, но и русского интеллигента.

Увы, на веранде – пусто. На белом столе сиротливо смотритсяскромный букетик цветов в узкогорлом кувшинчике. Кресла на месте, ветер принесжелтый мясистый листок и с торжеством опустил на середину столешницы.

Солнце опустилось к линии горизонта, дальние дома дремлют,вобравшие в камень дневной жар. Сейчас вечер, воздух медленно свежеет, нокаменная кладка тепло будет отдавать медленно, скупо, бережно, выторговываякаждый час. Окна вспыхивают багровым, словно в квартирах взрываются бочки сбензином, но женщины на балконах по-кошачьи лениво рассматривают соседок внизу,поливают цветы в узких дощатых ящичках, прикрепленных к перилам.

Дальше за домами сизая дымка, кое-где еще проступают смутныеочертания дальнего леса, но само небо плавно переходит в такую же землю,никакой геометр не отыщет линию горизонта. Ладно, не удалось принять участие визвечном «Как обустроить Русь?», надо возвращаться, работать, хотя именно этогорусская интеллигенция больше всего и не любит… Ну да хрен с нею, я – не она. Я,правда, тоже не люблю, но я – работаю.

Когда я поднялся на свою площадку, дверь квартиры Бабуринаотворилась. Он выдвинулся сияющий, жизнерадостный, в тренировочном костюме сэмблемой «Спартака».

– Привет, гомо, – сказал он и сообщил: – Гомо,оказываецца, в энциклопедии совсем не то, что ты думаешь!.. Это, га-га, значица– человек!

Я достал ключи, спросил, не поворачивая головы:

– С чего вдруг в энциклопедию? От нее голова пухнет!

– Точно, – сказал он оживленно. – Дурак,конечно. Полез искать, сколько голов забил Гомов, был такой супернападающий вхарьковском «Буране»… Зря, конечно. На хрен эти энциклопедии выпускают?

– Что, – поинтересовался я, – не нашел?

– Ты знаешь, – сказал он потрясеннымшепотом, – там вообще нет Гомова!

Я открыл дверь, сказал сочувствующе:

– В огонь такие энциклопедии… А куда делся Майданов? ИАнны Павловны нет. И вообще на тусовке тихо…

Уже переступил порог, как Бабурин сказал страшным шепотом:

– У них гость!..

Сказано было с таким значением, что я невольно повернулся.Бабурин сиял.

– Что за гость?

– Тот самый гад, – сказал он возбужденным шепотом,покосился на дверь квартиры Майданова, сказал еще тише, – что насиловалМарьяну!.. Как-то узнал, что Марьяна забеременела, а аборт ей делать в ееположении нельзя, принес цветы, сникерсы и бабки. Сперва Анна Павловна нехотела его и на порог, но потом… ты ж знаешь их!.. когда надо в рыло, так у нихязык в задницу втягивает.

Я поинтересовался:

– А что Марьяна?

– Она еще в универе. Представляешь, что будет, когдавернется?

– Он к тому времени смоется, – сказал я уверенно.

Я уже закрывал дверь, как Бабурин злорадно кинул мневдогонку прямо в щель противотанковую гранату:

– А этот гад еще и негра!

Конечно, я достойный человек и все такое, а еще больше –стремлюсь им быть, пока же я – человек Теренция, то есть со всеми слабостямичеловека. Дважды прерывал работу, выходил на веранду, а в третий раз там ужесидел Бабурин, нетерпеливо ерзал.

– Что-то чайку восхотелось, – сообщил он. –Да и вообще… Надо отдохнуть, все равно сколько у государства ни воруй – своегоне вернешь! Интересно, погнали они его или нет?

– Должны бы погнать, – сказал я нехотя, говоритьза спиной Майдановых про их беду не хотелось. – Но кто знает… Больно обамягкие.