– Интеллигенты, – определил Бабурин. –Правда, что вы оба – доктора наук?

– Правда, – ответил я.

Он оглядел меня с головы до ног, пришлось даже заглянуть подстол, сказал с сомнением:

– Не брешешь?

– Да вроде незачем. А что?

– Да больно не похож на профессора!.. Вон Майдановпохож. Эх, самому, что ль, пойти в профессора?.. С другой стороны, хотя отзнаний еще никто не умирал, но все же рисковать страшновато.

Я скривился, он жизнерадостно захохотал.

– Я вижу, и тебе не нравится мое великолепноеотсутствие чувства юмора?.. Не смотри на жизнь мрачнее, чем она на тебя…Выбирая из двух зол, бери оба: потом и этого не будет, все идет к тому, обещаютновый кризис…

В дверях показался Лютовой, чуть поморщился,поинтересовался:

– Ну и кто кому накостылял? Спартак Крассу или КрассСпартаку?

Бабурин оживился.

– «Красс»? Клевое имечко!.. Но я о такой команде неслышал!

– Крутая команда, – сказал Лютовой. Он приселрядом со мной. – Она Спартака разделала под орех. А их главногонападающего, капитана и играющего тренера – вообще распяла на кресте…

Майданов вошел следом, сказал укоризненно:

– Что же вы так, Алексей Викторович!.. Нехорошо.

– Разве? – удивился Лютовой.

– Очень, – укорил Майданов.

– Да нет, в самый раз засандалил, – ответилЛютовой.

Бабурин вертел головой, не понимая ни одного, ни другого. Яморщился, потом отвернулся и стал смотрел на ночной город. Майданов из тех, ктовсе еще по старинке возвеличивает бабуриных, то есть «простой народ», считает,что тот может быть чему-то опорой. Дурь, народ абсолютно некомпетентен ни вискусстве, ни в политике, но к его мнению почему-то апеллируют, когда решают,какой памятник поставить в центре Москвы, какой строй выбрать, с какой странойторговать. Все задачи народа – производить промышленные богатства: как-то –хлеб и прочие товары, включая компьютеры, их тоже делает народ, но в остальном– молча сопеть в тряпочку.

Я далеко не старик, но еще застал время, когда весь мирговорил, писал, думал о «людях труда», о «простом человеке». В США выходилироманы, вроде «Гроздьев гнева» Стейнбека, о жизни рабочих-шахтеров, эти трудыполучали Нобелевские премии, о них писали, их обсуждали. И так по всему миру.Потом от простых рабочих перешли к просто работающим. В США появились романыХэйли о работниках аэропорта, больницы, автомобильного завода, помню циклроманов про ученых-атомщиков…

Но сейчас и с этим вывихом покончено. А если вдруг где имелькнет фильм о работающих, то это работники кино или газет – о себе какприятно снимать! – или же адвокатура, чей нос постоянно в грязной задницемилых сердцу скандалов, шантажа, убийств. А на первых местах, ессно, киллеры,проститутки, наркоманы, манекенщицы, фотомодели… А простой народ – это…

– Электорат, – сказал я вслух.

Ко мне повернулись, я брякнул совсем уж загадочно, куда ивставить мое загадочное уточнение, Майданов поинтересовался осторожно:

– Это вы о простом народе?

– А его уже нет, – ответил я. – По крайнеймере того, с чем стоит считаться. И это уже заметно, так что давайте перестанемлицемерить и говорить о «простом человеке» как о чем-то ценном. Где заметно? Дапосмотрите на экраны кинотеатров, на телепрограмму, посмотрите на прилавкикнижных магазинов, загляните хотя бы в газеты… Где что-то о «простом человеке»?Недолгим был период достоевщины, недолгим… Кстати, если вам кажется, что этотпериод был только у нас, ошибаетесь. О знатных доярках и стахановцах писали вовсем мире. По крайней мере, в Европе. И в США. У них на этом поприщевыдвинулось немало гигантов вроде Теодора Драйзера, Джона Стейнбека, чтополучил Нобелевскую премию за описание быта простых шахтеров. Последними в этойплеяде суперзвезд были звезды типа Хэйли с его производственными романами…

– Хэйли?.. Ах да, «Колеса», «Аэропорт»…

– И другие, – оборвал я, не фига устраиватьдемонстрацию прочитанных книг. – Но взгляните сейчас на мир! О комговорим, пишем, снимаем, чьи помещаем фото на обложках журналов, книг?Политики, каскадеры, спортсмены, жоп-звезды, проститутки, киллеры… да ктоугодно, но только не те, кто строит этот мир. Больше ни слова про инженеров,тем более – про рабочих, описанию жизни которых была посвящена вся литературапрошлого века!.. Да, мы наконец-то признали… хотя пока еще не вслух, что это –чернь, быдло. Их удел – трудиться, работать, за что их будут кормить и снабжатьсредствами к жизни. Теперь об этом сказано прямо. Не с трибуны правительств,правда, но со страниц СМИ.

Лютовой смотрел с явным интересом.

– И что же, вы хотите… вступиться за обиженных?

Я отмахнулся.

– Ни в коем разе. Я не пру против реалий. Это Достоевскиймог «из чувства справедливости», кто-то может из популизма, ведь эту чернь покачто допускают до избирательных урн… какой анахронизм!.. но мы должны смотретьправде в глаза. Простолюдины и есть простолюдины, пашут ли для феодала землюили же разрабатывают новую форму кран-балки для… сегодняшнего феодала. Пока чтоправительства еще делают вид, что как-то считаются с плебсом, но мы же с вамиумные люди, понимаем, что это притворство подходит к концу.

Лютовой сказал с холодноватой задумчивостью:

– Да, пора бы. Мы тешим самолюбие среднего инженера,делая вид, что он что-то значит, что с его мнением считаются… Но он уже и самвидит свое холопство, да и нас собственное притворство раздражает.

Майданов вертелся на стуле, как на раскаленной сковородке,беспомощно всплескивал белыми ручками, вскричал в великом возмущении:

– Как вы можете? Это… это недемократично!

– Еще как! – подтвердил Лютовой с великимудовольствием и потер ладони. – Приближается великое время торжества нашихидей!

Я сказал неумолимо:

– Время окончательно расстаться с иллюзией, что человек– это звучит гордо. Эта дурь даже не двадцатого века, а девятнадцатого, а то ивосемнадцатого. Порождение французских вольнодумцев вольтеров, руссов дадидрей. Теперь мы знаем, человек – полнейшее дерьмо. С этим дерьмом споритьневозможно, воспитывать невозможно, договариваться невозможно и, конечно же,невозможно с ним что-то строить доброе и вечное, вроде коммунизма или рая наземле. И вот только теперь, когда мы признали, что человек – дерьмо, как раз и начинаетсяреальная работа с этим дерьмом. Все западное общество основано на постулате,что человек – дерьмо, что у него нет ничего святого. И что всякие клятвы честидолжны заменить юридически оформленные договоры, где расписан каждый пунктик,сколько и какие неприятности получит человек за нарушение.

– Но это же правильно, – сказал Майдановслабо, – это гарантии… Так вы, оказывается, не против западного общества?