Медведь с самым озабоченным видом ринулся к дверям,ястребиный нос – за ним. Лютовой покачал головой вслед:

– Какая конференция в двенадцать ночи?.. Ах да, теперьже в моде видеоконфы, а часовые пояса по шарику разные…

Бабурин хлопал глазами, Майданов тихо радовался, что пронегру забыли, а Лютовой встал, с треском отодвинул стул. Лицо у него сталострогим и торжественным.

Мы обалдело наблюдали, как он чеканным шагом подошел кБабурину и крепко пожал ему руку.

– Поздравляю, товарищ Бабурин!.. В вашем лице мы видим,что у русской нации – великое будущее!

– Мля… мля… – промлякал Бабурин. Он то краснел, тобледнел, то покрывался синюшными пятнами, руки суетливо теребили поястреников. – Это ж чего они так…

– Дык все замечательно! Вы должны беречь себя.

Бабурин выпрямился, возгордясь, но тут же плечи опустились,а глаза зло блеснули.

– Шо сказал, гад, шо сказал?.. Только мой праправнукстанет гением? А я даже не увижу?

– Но они в вас, товарищ Бабурин, – сказал Лютовойстрого. – Берегите себя. Теперь ваша жизнь принадлежит не вам, аОтечеству!

– Служу Советскому… тьфу, да пошел ты… Я служу только«Спартаку». Ему принадлежит моя жизнь!

Он ушел по-английски, гордый и расстроенный разом. Мы ещемалость перемыли кости этим генетикам, ведь эксперименты вроде запрещены, а онине унимаются, поговорили о новом теракте на перекрестке улиц Болотниковской иРазинской: взорван автомобиль издателя газеты «Наш новый путь». Сам издатель стяжелыми травмами отправлен в больницу, ему и шоферу оторвало ноги, что значит– бомба была прицеплена к днищу. Это третье за неделю покушение на хозяев СМИ.Похоже, РНЕ начали наносить удары по тем средствам коммуникации, что в рукахвоинствующих коллаборационистов.

Дни мелькали, как будто перед отрывным календарем поставилимощный вентилятор. С Таней виделись редко. По крайней мере, я считал, что эторедко. У нее простудилась дочь, врачам не понравились тесты на аллергию, Танявсе дни бегала по лабораториям, собирая анализы.

Я совсем забросил работу в холдинге, появлялся редко, даменя и не тревожили: дела прут в гору. Все оставшееся время я сидел за компом инастукивал, как дятел, по клавесине, стирал, писал заново, с трудомформулировал неформулируемое. До чего же легче интеллигентам пользоваться готовымимнениями экспертов ведущих телеканалов!

Звякнул телефон. Не глядя, я снял трубку.

– Алло?

– Бравлин, – послышался голос Лютового, – выне сможете заглянуть ко мне?

В его обычно жестковатом металлическом голосе проступилинотки смущения. Я ощутил неудобство, при всей своей безрассудности, мне все женадо беречь себя больше, чем Бабурину. У того в роду гений появится через шестьпоколений, а я вот он, уже появился. Осталось только доказать это всем им,гадам, что не понимают своего счастья, общаясь со мной, встречаясь каждый деньна улице или даже в лифте!

– Почему не смочь, – ответил я оченьнеохотно, – не калека… Что-то срочное?

– А это уж вы сами решите… – ответил он тем жесмущенным голосом.

Я повернулся к компу, сказал строго «Спать», экран послушнопомерк, перешел на энергосберегающий режим.

Дверь Лютовой распахнул сразу. В квартире воздух ужевибрирует от низких басов, я узнал группу «Стальные парни», чтоспециализируется на мелодиях времен Второй мировой. Особенно ей удаются песниитальянских партизан…

– Давайте на кухню, – предложил Лютовой. Заметиввопрос в моих глазах, отмахнулся: – Глушилки стопроцентные. Если какие-тослужбы мною заинтересуются, то для них стоит отдельный сидюк, я весь мокрыйкручу педали на тренажере, здоровье сохраняю…

На кухне светло и опрятно, все та же спартанская чистота ипростота.

– Что-то случилось? – спросил я и сразу добавил: –Только устранять никого не пойду!.. У меня важная работа, я ее хочу обязательнозакончить. Просто непременнейше, как говаривал вождь мирового пролетариата.

Он сел за стол напротив, глаза отводил, арийски надменноелицо стало серым от непонятного и несвойственного ему смущения.

– Бравлин, – сказал он, – вы можете оказатьмне громадную услугу.

– Говорите, – ответил я настороженно, – но яничего не обещаю.

– Вам не придется стрелять, – сказал онторопливо. – Вам вообще ничего не придется брать в руки. Речь идет о некихпереговорах… но даже подписывать ничего не понадобится!

Я кивнул:

– Слушаю. Но предупреждаю еще раз, ничего не обещаю.

Он поерзал, глаза то вскидывал на меня, то ронял взгляд такрезко, что я почти слышал резкий раскатистый стук по столешнице.

– Словом… прибудет один человек…

Снова замолчал, на щеках выступили злые пятна.

– О чем переговоры?

– О поставках оружия, – ответил оннегромко. – И… передаче некоторой информации.

– Ого, – сказал я. – Это… немосковские?

– Да, – ответил он. – Немосковские. Дажесовсем не московские. Но проблем с языком не будет.

Я зябко повел плечами.

– Ого, – повторил я еще раз. – Так, значит,даже не из России?

– Да, – ответил он резко. – Очень даже не изРоссии! Но там РНЕ победило. Там оно уже у власти!.. Свое РНЕ, ихнее.Собственное.

Я подумал, перебирал другие страны. Ни Украина, ниБелоруссия под это определение не подходят. У них Национальные Союзы совсемчахленькие, а вечная грызня разваливает их всякий раз в самом начале создания.Конечно, это США умело устраивают грызню, но вины с белорусов или хохлов это неснимает. Страны Запада тоже не в счет, там дерьмократы выражают чаяния простыхслесарей, в Азии теперь то же самое…

– РНЕ?

– ИНЕ, – ответил он зло.

– Израиль! – вырвалось у меня. – Этоединственная страна, где…

Он поморщился, кивнул.

– Увы, оттуда.

Я смотрел неверяще, качал головой.

– Но у вас же смертельная вражда…

– Да, но сейчас они чувствуют, что надвигается слон, амы, Россия и Израиль, – две моськи. Одна моська может помочь другой, а закосточку подеремся, когда отгоним слона. Словом, их представитель приезжаетсегодня вечером… Увы, уже через три часа. Надо встретить…

Я в сомнении пожал плечами.

– Но не странно ли будет, что вдруг… я? Там же знают…

Я осекся. Внезапно понял, что Лютовой занимает в РНЕ гораздоболее важную ступеньку, чем я предполагал. Сперва я считал его простосочувствующим, фрондирующим, а после того случая с пистолетом – чем-то вродесвязника. Но на переговоры связников не посылают.