– Привет, – промурлыкала грязная шлюха, от вида которой меня сразу затошнило. Она улыбалась, наклеенные ресницы трепетали. – Меня зовут Кэнтрел. Не могу ли я что-нибудь для тебя сделать?

Можешь. Ты меня восстановишь.

Не говоря ни слова, я жестом указал на переднее сиденье, и она села в машину. Я вцепился в руль и поехал к лесу. Она даже не спросила, куда мы едем.

– Тебя как зовут, дорогой?

– Не твое дело.

– Хм, обожаю сварливых. – В самом деле? Неужели ей нравится такой образ жизни или все это лишь спектакль, рассчитанный на меня?

– Не спросишь, женат ли я?

Она громко засмеялась.

– Нет, дорогой. Все, что мне надо знать, – это есть ли у тебя деньги.

У меня челюсть отвисла от такой наглости. Она гордится. Гордится собой, тем, что занимается таким ремеслом. Я глубоко вдохнул. Сознание тонуло в красном тумане, трудно было вести машину. Я хотел, чтобы этой шлюхи не стало.

Пальцы рук, сжимающих руль, подергивались, тяжелое дыхание могло выдать мои намерения. Вот сейчас. Осознание потери контроля, ощущение себя неудачником тяготило, угрожало поглотить меня. Раньше я гордился своим терпением. Я так долго ждал девушек, но сейчас не мог ждать. До дома слишком далеко.

Вот, кстати, и поворот. Я свернул на грунтовую дорогу, уходившую в лес, который так хорошо знал. Ее это нисколько не смутило. Ей, по-видимому, надоело ехать, смотреть в окно и поджимать губы. Устала ждать. Я остановил машину и выключил двигатель.

– И как ты меня хочешь? – спросила она, лизнув нижнюю губу.

– На капоте, – ответил я и скрипнул зубами.

Она захихикала и открыла дверцу.

– О, мне нравится твой стиль.

Я содрогнулся от отвращения и кивнул, жестом приказав ей следовать за мной. Нож лежал у меня в кармане. Я тронул его сквозь толстую ткань пальто. Она медленно пошла ко мне, покачивая бедрами. Я подавил желание броситься вперед и воткнуть нож в ее черное сердце.

Она остановилась передо мной. Я толкнул ее на капот, и она, тяжело дыша, посмотрела на меня снизу вверх. Неужели ей нравится? Нет, не может быть!

– Сними топик, – сказал я, и она тотчас повиновалась. Я почувствовал во рту вкус желчи. Тонкий топик розового цвета прикрывал крошечный розовый бюстгальтер. Что сделало ее такой?

Я поднял голову, вытащил из кармана нож и приставил лезвие к ее горлу. Она ахнула, глаза в ужасе расширились.

– Ч-что ты д-делаешь?

– Беру контроль в свои руки, – ответил я и надавил на нож, легко проколовший ей кожу. Она затряслась всем телом, глаза наполнились слезами. Я разрезал ей кожу от середины шеи до грудины. Она стонала, шипела сквозь зубы и тяжело дышала, терпя боль. Таких широко открытых глаз мне никогда не доводилось видеть.

– П-пожалуйста, остановись. Я сделаю все, что ты хочешь, – заикаясь, умоляла она, дрожа от страха.

Я вздохнул. Неужели она не понимает, чего я хочу?

– Я хочу, чтобы ты умерла. Я хочу тебя убить.

– Нет, – прошептала она и начала плакать. Эти звуки показались мне музыкой. Вот что у меня хорошо получается. Тут я не оплошаю.

– Нет, нет, пожалуйста! – повторяла она.

Я остановил нож против ее сердца.

– Тихо. – Она еще сильнее выпучила глаза. Я схватил нож двумя руками и изо всех сил воткнул ей в грудь. Она не издала ни звука и сразу обмякла.

Я сделал шаг назад, глядя, как ее тело сползает с капота машины и падает на землю. Потом закрыл глаза и сделал глубокий вдох.

Я снова владею ситуацией.

Понедельник, 28 февраля (настоящее время)

Дон сидела за кухонным столом, глядя на разложенные по нему фотографии Саммер.

– Красавица, правда? – спросила она, не отрывая взгляда от фотографий.

– Да, – ответил я.

Она провела пальцами по одному из снимков.

– Мне надо снова увидеть эту улыбку.

– Увидишь, Дон. Хочешь еще кофе?

– Да, спасибо. – Я взял ее пустую кружку и включил кофеварку. – Давно ты встала?

– Не знаю точно. Некоторое время назад. Саммер вечно была недовольна своей прической. Не знаю, почему. Мне ее прическа всегда казалась идеальной.

Я невесело засмеялся и сказал:

– Она же подросток. В ее возрасте это естественно.

– Ты все еще плачешь о ней? – спросила она, застав меня врасплох этим вопросом. – Мне кажется, только я и плачу. Хотя знаю, что это не так.

– Не ты одна, – прошептал я.

Она грустно улыбнулась.

– Ты ведь не сдашься? Нам нельзя сдаваться, как бы долго это ни продолжалось.

Мне ее вопрос показался обидным. Она знала о моих чувствах к Саммер, последние семь месяцев жизни я посвятил поискам. С какой стати мне вдруг сдаться? Я не смогу жить без нее. Не смогу двигаться дальше, пока мы не вернем ее или не поймем, что случилось.

– Никогда.

Тыльной стороной ладони Дон смахнула слезу.

– Мне тяжело думать, что она где-то там и ей страшно. Она знает, что мы найдем ее, ведь правда? Знает, что не бросим поиски. Я бы не вынесла, если бы она решила, что мы сдались.

– Дон, она знает, что мы не сдадимся. Знает, как сильно мы все ее любим. – В этом я не был уверен. Хотя и надеялся. Но никаких гарантий не было. Все сводилось только к надежде. Я хорошо знал Саммер и понимал: возможно, она сейчас хочет, чтобы мы сдались и успокоились. Но только это не произойдет. Когда кто-то умирает и надо прощаться, тогда другое дело. Но мы не знаем, где Саммер и что с ней случилось. У нас нет ответов на вопросы, значит, поиски должны продолжаться.

Дон сделала большой глоток кофе.

– Знаешь, будь она здесь, она прочла бы тебе лекцию о вреде кофеина, – заметил я.

Дон невесело улыбнулась и кивнула.

– Да, это ее любимая тема. Потому, возможно, что кофеин на нее сильно действовал. Помнишь, как она выпила несколько банок «ред булла» и так перевозбудилась, что от нее буквально искры летели.

Я засмеялся.

– Да, помню. Вы все уже легли, а меня оставили разбираться с ней. Ей захотелось пробежаться по улице, потом поплавать, потом в Диснейленд. В конце концов мне удалось усадить ее смотреть кино – кино для девушек. Кажется, только около четырех утра она наконец перестала болтать и заснула.

– Когда вернется, мы ее свозим в Диснейленд, – сказала Дон, кивая головой. Но захочет ли туда Саммер? Мы понятия не имеем, что с ней сейчас происходит. Возможно, что-то плохое. Я стиснул зубы и прогнал от себя картины, которые не хотел видеть. Мысль о том, что с ней обращаются жестоко, невыносима. С нею все будет хорошо. Через что бы ей ни пришлось пройти, я постараюсь все исправить.