Некоторое время Вера смотрела на сестру с изумлением, словно лишь сейчас разглядела ее настоящее лицо, потом медленно проговорила:

– Оля, иногда мне кажется, что после той страшной аварии ты лишилась не только селезенки, но и сердца.

– Вполне может быть, – с холодной веселостью отозвалась сестра. – Я никогда не доверяла врачам. Ладно, милая, сейчас тебе нужно побыть одной и немного остыть. Посмотри телевизор, выпей вина. Тебе тяжело на меня смотреть? Хорошо. Я как раз хотела прогуляться перед сном. Помнишь: врач велел мне гулять каждый день? Думаю, самое время начать. Если захочешь – можешь ко мне присоединиться. Я не уйду далеко от…

За спиной Ольги хлопнула закрывшаяся дверь. Девушка замолчала, взглянула в глаза своему отражению и задумчиво пробормотала:

– Сердце… Что ты знаешь о сердце, маленькая глупышка? И что ты можешь знать о боли? Ты думаешь, это боль? – Ольга усмехнулась и медленно покачала головой: – Нет.

Тяжело опираясь на костыль, она встала со стула и заковыляла к платяному шкафу.

На улице было сыро и ветрено, но Ольгу это не остановило. Ей даже нравилось, как влажный ветер холодит разгоряченное лицо. Небо обложили тучи. Луна иногда тускло просвечивала сквозь облака. Впереди чернел дубовый лес.

Незакрытая оконная ставня тихонько постукивала на ветру о раму. Опираясь на костыли, Ольга заковыляла по асфальтовой дорожке, ведущей к клинике. До ближайшего фонаря, желтеющего сквозь завесу легкого тумана, было метров тридцать. Ольга решила дойти до него, отдохнуть там немного и вернуться обратно.

Однако дойдя до фонаря, Ольга почувствовала, что совершенно не устала. И ей захотелось дойти до второго. И она дошла. Привалившись плечом к фонарному столбу, достала из кармана сигареты и закурила. Потом посмотрела на небо.

В ту ночь, когда случилась авария, небо тоже было затянуто тучами. И воздух был такой же сырой. Ольга прекрасно помнила, как порыв ветра швырнул ей в лицо горсть дождевых капель, когда ее, пристегнутую ремнями к носилкам, грузили в «Скорую помощь».

Ольга не помнила сам момент аварии, и поэтому, лежа на больничной койке и прислушиваясь к своему телу, пыталась найти хоть какой-нибудь аналог своей боли, чтобы она не казалась беспричинной. И наконец представила себе, будто ее тело рвут на куски разъяренные псы. Один пес вырывает куски мяса из ее живота. Другой терзает клыками ее ноги.

Стоило ей так представить, как боль тут же локализовалась. Живот и ноги. Она лежит на кровати, стиснув зубы от боли, и думает только об одном: когда же кончится эта боль?

А потом на стул возле ее кровати садится врач. Он что-то говорит, затем осматривает Ольгу и снова что-то говорит. А когда доктор на несколько секунд замолкает, она использует его заминку для того, чтобы задать один-единственный вопрос:

– Я смогу когда-нибудь иметь детей?

Хирург отводит взгляд и отрицательно качает головой:

– Нет. Раны были слишком серьезными. Нам пришлось удалить вам…

Ольга закрывает глаза. Псы снова принимаются за дело. Доктор еще что-то говорит, но она слышит его плохо, словно голос доносится из-за стены.

– Двигательные функции могут восстановиться. Правда, вам придется сильно постараться самой. Не нужно отчаиваться раньше времени, ведь вы такая молодая…

– К черту!

Ольга швырнула окурок в мокрую траву и поежилась от резкого порыва ветра. Ей вдруг стало до того паршиво, что к горлу подкатила тошнота.

Боже, что же она наделала? Ведь Верка – ее сестра! Любимая сестра! Вместе они воровали яблоки в садовом товариществе «Монолит». Верка три дня не отходила от нее после того, как Ольгу изнасиловали те трое ублюдков. Когда же это было… Лет двенадцать назад? Только благодаря ей она тогда не наложила на себя руки. А как они мечтали о том, что когда-нибудь вылечат маму, а потом разбогатеют, купят большой дом и возьмут маму к себе…

Что же произошло? Почему я стала такой?

С тяжелым сердцем Ольга отошла от фонаря и больше десяти минут бродила по лужайке, не в силах собраться с духом и вернуться домой.

Память продолжала терзать ее душу. Но теперь на место давних воспоминаний пришли свежие. Капля клофелина, упавшая в стакан… Окаменевшее лицо Веры, ее побелевшие, дрожащие губы… Растерянный взгляд Алексея…

Ольга посмотрела в сторону коттеджа и всхлипнула. По озябшим щекам потекли горячие слезы. Она не плакала много месяцев, с той самой ночи, когда Алексей признался, что пожалел ее.

На мгновение в душе вспыхнула обида, но ее тут же вытеснила ненависть к себе. Как она могла сделать такое с родной сестрой? Когда она успела превратиться в такое чудовище?

Но ведь еще не поздно все исправить. Нужно только войти в комнату Веры и признаться во всем. Вера добрая, простит. И они снова заживут вместе!

Тенишев не такой уж и плохой. Иногда его заносит, но она сама виновата. Да-да, ведь именно она, Ольга, провоцирует его на хамство. Лешка грубоват, но добр. Да и Верку любит до безумия. Он же горы свернет ради нее!

Господи, и как она могла сестре завидовать? Пусть хотя бы у одной из них все будет хорошо…

Ольга вытерла ладонью слезы, оперлась на костыли и заспешила к коттеджу. И зачем она так далеко отошла от дома? Сколько до него? Почти километр! Ничего, она пойдет быстро. Да, нужно дойти как можно быстрее. Пока не случилась беда. Тенишев ведь такой горячий! Даром что художник. Да и Верка не сахар. С ее характером только амбразуры грудью закрывать.

В сердце Ольги зашевелилось дурное предчувствие. Ей вдруг показалось, что вот-вот должно произойти нечто страшное. И почему так ужасно болит живот? Словно несколько разъяренных собак рвут его на куски.

Стоило Ольге подумать о собаках, как она услышала отдаленный лай. Шрамы на животе засаднили еще сильнее.

«Глупости! – сказала себе Ольга. – Откуда тут взяться собакам? Просто воет ветер. И деревья скрипят… Боже, какие же они жуткие – эти деревья!»

Сильный порыв ветра снова донес до нее лай собак. Ольга ускорила шаг. В бедрах запульсировала острая боль. Болели плечи, подмышки. Каждый шаг отзывался мучительной судорогой в животе.

Собачий лай приближался. Теперь его уже нельзя было спутать ни с завыванием ветра, ни со стуком раскачивающихся ветвей.

Ольгу охватил панический страх. До коттеджа еще было далеко. Успеет ли она дойти до того, как псы настигнут ее?

И она все шла и шла вперед. Уставшие, раздираемые ужасной болью ноги отказывались подчиняться, но девушка заставляла их двигаться. Вперед, только вперед – туда, где можно укрыться за крепкой дубовой дверью, забраться под одеяло, накрыть голову подушкой – и не слышать этот ужасный лай!

Ольге вдруг страстно захотелось жить. Пусть с искалеченными ногами, пусть с раскуроченным животом и без надежды родить когда-нибудь ребенка, но – жить!