– Вот и хорошо. Ведь именно на это мы и рассчитывали.

– Да, но…

– Что?

Игорь Константинович опять вздохнул и тягостно проговорил:

– Ничего. А что насчет следователя? Он может здорово испортить нам жизнь.

– Я решу проблему.

– Вы уверены?

– Да. Еще какие-нибудь вопросы?

– Нет.

Собеседник выдержал паузу, а потом вдруг спросил – спокойно и невозмутимо:

– Игорь Константинович, вы не будете против, если я завтра заеду в клинику?

У Черневицкого отвисла челюсть. За три года сотрудничества Добрый Самаритянин ни разу не был в клинике. Пару раз от него приезжали какие-то странные неразговорчивые люди в темных костюмах и в темных очках. Они просматривали материалы исследований, обходили клинику, присутствовали на испытаниях, записывали что-то в блокноты, а потом уезжали на черных бронированных машинах.

И вот теперь Добрый Самаритянин решил пожаловать сам. Что бы это значило? И к каким последствиям приведет его визит?

– Игорь Константинович, вы меня слышите? – нетерпеливо окликнул его собеседник, не дождавшись ответа на свой вопрос.

– Да! – выпалил Черневицкий. – Да, конечно. В котором часу вы приедете?

– Не знаю. Но, думаю, время не имеет особого значения. Просто будьте на рабочем месте.

– Хорошо.

– Всего доброго.

– Всего…

Добрый Самаритянин отключил связь.

Несколько секунд Игорь Константинович сидел неподвижно, затем положил трубку на рычаг и выпрямился в кресле. Он посмотрел на серое, испещренное дождевыми каплями окно, криво усмехнулся и хрипло пробормотал себе под нос:

– Если так пойдет и дальше, скоро я совсем останусь без врачей.

Следователь Николай Степанович Рогожин вытер рот салфеткой и встал из-за стола.

– Ну, спасибо, пышечка, уважила.

Людмила Рогожина, не переставая мыть посуду в раковине, повернула голову и сердито бросила:

– Я сто раз просила не называть меня пышечкой!

Рогожин хихикнул:

– Не понимаю, чего ты злишься. Я люблю пышечек. Они такие аппетитные!

Николай Степанович ухмыльнулся, подошел к жене сзади и обхватил руками ее тяжелые груди. Людмила шутливо ударила его полотенцем.

– Тьфу ты, неугомонный! Вечера дождись!

– Ты ж в девять уже спишь.

– А ты возвращайся пораньше. Скоро забуду, как мужчина пахнет.

– Любовника заведи.

– Ты разрешаешь?

– Конечно. Хоть двух!

Рогожин засмеялся и убрал руки с внушительного бюста супруги. Затем рассеянно огляделся по сторонам.

– Ты сейчас снова на работу? – спросила Людмила, наливая на губку средство для мытья посуды.

– Угу, – он пробежался руками по карманам. – Слушай, Люсь, ты мои сигареты не видела?

– Посмотри в прихожей, на столике.

– Кто их туда положил?

– Ты сам и положил. – Жена сполоснула тарелку и поставила ее на полку. – Когда уже бросишь?

– Чего? Курить? – Рогожин хмыкнул. – А зачем? Мне нравится курить.

– Рано или поздно сигареты тебя убьют!

– Мой отец прожил восемьдесят лет и до самого последнего дня дымил, как паровоз.

– А не дымил бы – дожил бы до ста.

Николай Степанович хихикнул:

– Мне хватит и восьмидесяти. Ладно, пойду.

– Когда будешь дома?

– Поздно.

– Котлеты оставлю на плите. Разогреешь сам. И осторожнее там… Терпеть не могу твою работу!

Рогожин чмокнул жену в щеку, повернулся и зашагал в прихожую.

Через пять минут он вышел из подъезда и остановился, чтобы закурить. Эту процедуру следователь Рогожин проделывал каждый день. Сегодня, однако, чего-то не хватало. Николай Степанович прислушался и понял – чего. На четвертом этаже вот уже неделю шел ремонт, и каждый день Рогожин покидал дом под аккомпанемент жужжащей дрели или стучащего молотка. Но сегодня было тихо.

Рогожин вставил в рот сигарету, достал из кармана зажигалку, выщелкнул пламя и неторопливо прикурил.

«Сигареты меня когда-нибудь убьют? – насмешливо подумал он. – Черта с два!»

Рогожин выдохнул дым и собрался уже было шагнуть, однако не успел. Что-то просвистело в воздухе, и в следующее мгновение мир в глазах Николая Степановича погас. Словно телевизор выключили.

Где-то закричала женщина. Потом еще одна. Не прошло и пяти минут, как тело Рогожина обступили люди.

– Что там такое? – спросила какая-то любопытная старушка, протискиваясь сквозь толпу. Протиснулась и, увидев распростертое на асфальте тело, в ужасе перекрестилась. – Свят-свят-свят! Что ж с ним, сердешным, сталось-то?

– Там наверху балкон ремонтируют, – ответил ей кто-то. – Кирпич отвалился и прямо ему на голову.

Старуха снова перекрестилась.

– Смерть-то какая глупая… – со вздохом пробормотала она.

– Да уж, – поддакнул кто-то.

А во двор, оглушительно завывая сиреной, уже въезжала машина «Скорой помощи».

Алексей Тенишев стоял у мольберта и мрачно смотрел на незаконченную картину. Чем дольше он над ней работал, тем большими подробностями она обрастала. Теперь на картине была изображена не только девушка – из-за дерева за ней внимательно наблюдал молодой мужчина. Он был одет в какую-то странную куртку и высокие сапоги. Лицо мужчины еще не было тщательно прорисовано. Алексей изо всех сил напрягал воображение, но никак не мог увидеть его лицо. В правой руке мужчина сжимал рукоять кривого кинжала.

Кроме того, в листве деревьев угадывались смутные силуэты всадников. Еще час назад Тенишев не предполагал, что они появятся на полотне, и теперь смотрел на творение своих рук немного обескураженно.

Сценка казалась ему смутно знакомой: и человек с кинжалом, и эти всадники… Может быть, он видел их во сне? Возможно. Образы, выходившие из-под кисти Тенишева, пугали его самого. Внутренний голос просил его остановиться, уничтожить картину, пока не случилось чего-то страшного. Но совесть и страсть художника заставляли продолжать работу, не сходить с пути и идти до самого конца.

Тенишев вздохнул и занес над картиной кисть, приготовившись прорисовать лицо человека с кинжалом, но тут в дверь постучали.

Створка приоткрылась, и заглянула Ольга.