Почему никто не ровняет склоны на Чегете? Я думаю, потому, что тогда здесь неинтересно будет кататься всем этим асам, ныряющим с бугра на бугор, точно дельфины. А может быть, здесь просто нет подходящей техники – из-за сложных условий траки застревают в снегу, не в силах преодолеть эти смерзшиеся снежные горбы. Вот выдалась сравнительно ровная площадка. Ноги мои, натренированные на Эльбрусе, отпустили лыжи сами собой. Я помчалась, подставляя лицо солнцу и ветру, вниз. Дальше попался замерзший участок. Лед был только немножко присыпан снежком. Мне бы пронестись этот участок вразгон и остановиться уже перед буграми, в снегу, но я испугалась. Я попыталась закантоваться – как бы не так! Мои лыжи среднего класса, предназначенные для легких прогулок, лишь чиркнули по жесткому льду. Ноги у меня разъехались, я упала на спину и полетела вниз. Не помню, как меня развернуло, как я очутилась вниз головой. Потом меня вдруг подбросило на бугре и перевернуло через голову. Короче, я совершила кульбит. Остановилась я в этом беспорядочном полете почти в той же яме, где и много лет назад, практически на выкате, у «Ая», замерла, не в силах пошевелиться. Потом я обнаружила, что не утратила способности соображать.

«Сломала я себе шею или нет?» Я не могла открыть глаза из-за того, что все лицо у меня было покрыто снегом. И вдруг чей-то вопль, больше похожий на крик бьющегося в западне детеныша, пронзил мое сознание.

– Ма-ма! Мамочка! Очнись! Ты жива? – Чьи-то сильные руки выхватили меня из снега.

Я подняла вверх руку в знак того, что нахожусь в сознании, и медленно разлепила глаза. Испуганное лицо Сережи, моего сына, в безмолвном молении о спасении моей жизни склонилось надо мной.

– Все в порядке, Сережа! – Во рту у меня тоже был снег, и я его стала выплевывать. Зубы, к счастью, все были на месте.

– Мамочка!

Впечатление было такое, что снег просто поселился внутри меня. Он забился и в рукава куртки, и за воротник, проник внутрь комбинезона и ужасно холодил тело. Меня стало трясти. Человек пять или шесть подъехали к нам сверху.

– Ну, мам, ты даешь! – Сережа осторожно вытряхивал мне снег из-за шиворота. – Я видел, как ты мчалась! Совсем сумасшедшая! Это же надо было набрать такую скорость!

– Осторожнее! Пропустите меня! – послышался издалека еще чей-то крик. Я подняла голову и увидела Михаила. Он несся ко мне с высоты. Резко затормозив, сбросил лыжи и подбежал. Люди расступились, думая, что он мой товарищ или родственник.

– Подожди, нельзя ее трогать! – это Михаил говорил уже Сереже. Он умелыми движениями согнул и разогнул мои ноги и руки, проверил, нет ли переломов, потом позволил меня поднять и посадить. – Что у тебя болит?

Люди, увидев, что я в надежных руках, начали разъезжаться.

– Голова и шея, – ответила я честно, и тогда Михаил уверенными и точными движениями ощупал мою голову и осторожно попробовал повернуть шею. Еще никто и никогда не проявлял ко мне столько внимания.

– Похоже на растяжение связок! – констатировал он.

– Откуда вы знаете? – вмешался Сережа.

– Я одно время работал здесь спасателем, – просто ответил Михаил.

– Спасателем? – Сережа смотрел на него недоверчиво.

– Ну да. – Михаил что-то обдумывал. – Послушай, Сережа! Твою маму, – при слове «мама» он как-то по-доброму посмотрел на меня, – лучше всего спустить вниз в люльке.

– Зачем это в люльке! Я спущусь на подъемнике! Тем более один раз так уже спускалась! – Я не хотела, чтобы из-за меня у людей было столько хлопот.

– Нет! – Обычно тихий голос Михаила вдруг изменился, и хотя по-прежнему оставался спокойным, но тон его, полный уверенности и решительности, не оставлял сомнений ни у кого. – Так безопаснее, если вдруг окажется, что все-таки вывихнуты позвонки. И надо ехать в Тырныауз в больницу, сделать рентген. Если что-то не так, врачи наложат на шею гипсовый воротник.

– Я поеду с мамой! – решительно заявил Сережа.

То ли от травмы, то ли от того, что теперь я оказалась хотя бы временно в их уверенных руках, меня разморило. Я снова легла на снег.

– Вот что, Сережа! Давай осторожно перенесем твою маму в «Ай», и я поеду к спасателям за люлькой, – распорядился Михаил.

Они с Сережей и еще какие-то люди подняли меня, положили на чьи-то куртки и осторожно спустили к кафе. А я еще успела увидеть, как неожиданно красиво и быстро Михаил мчится вниз по буграм. И было видно, что делает он это не для того, чтобы произвести эффект, а стремится лишь к одному – как можно быстрее прийти на помощь.

Я захотела полежать на скамейке снаружи, на солнце. Сережа и его девушки остались со мной. Жизнь вокруг «Ая» продолжалась своим чередом. Кто-то играл на гитаре, и пели «Кукушечку» и «Солнышко лесное», а от меня куда-то улетучивался, исчезал в небытие страшный и теперь уже немного смешной образ Вадима. Я надеялась, что он уходит от меня навсегда.

Потом меня все-таки спустили вниз в люльке. Сделали обезболивающее, вызвали «Скорую помощь» и отправили в районный центр, в больницу. Машину заносило на поворотах, и, несмотря на укол, у меня все-таки ужасно болели спина и шея. Рядом со мной сидели Сережа и Михаил, и оба держали меня за руки.

– А когда ты понял, что Сережа мой сын? – вдруг спросила я его. Сережа заговорщицки улыбнулся, подмигнул Михаилу. – Когда Сережа закричал «мама»?

– Нет, раньше. Я не знал, как познакомиться с тобой поближе, и наблюдал за вами. Когда Сережа разговаривал с девушками, у тебя на лице появлялось не выражение безумной ревности, какое бывает на лицах соперниц, а обреченная и вместе с тем терпеливая мука волчицы-матери, впервые отпустившей своего детеныша одного в лес. И я тогда понял, что он твой сын, хотя ты и выглядишь так, что подумать об этом трудно. И, кстати, я очень обрадовался этому наблюдению.

– Я родила его в семнадцать лет. После первого курса института, – с гордостью сказала я. – И должна заметить, что он вырос настоящим мужчиной. Большим и сильным. Мы с ним, как товарищи, на равных.

– Возьмете меня в компанию? – тихо спросил Михаил.

Я протянула ему руку. Мне хотелось дать ему понять, что я вполне оценила его силу и скромность.

– Не знаю, как Сережа… – Я не хотела показать, что решение принимаю единолично.

И тогда Сережа привстал и протянул Михаилу руку.

Ноябрь 2004 года

В семь часов вечера, того самого – единственного в году, так ожидаемого в детстве, так любимого в юности и полного мягкого созерцательного уюта в зрелом возрасте, вечера, когда дикторы радио и телевидения каждый час объявляют, где, в какой далекой стороне, уже плеснуло фонтаном шампанское и зазвенели бокалы по случаю наступления полночи, а какой-нибудь из общенациональных каналов обязательно показывает «Иронию судьбы…», двадцативосьмилетняя, стройная, симпатичная, незамужняя Рита Гончарова, сладко потягиваясь, вышла из спальни в кухню. С удовольствием тяпнула чашечку кофе, затянулась сигаретой и прошлась по своей новой квартире, пожмуриваясь от удовольствия.