Андрей приподнял брови на эту непосредственность. Он закрыл крышку ноутбука и убрал его на место.

– И кто же этот друг? – вновь спросил он, усаживаясь и внимательно глядя на жену.

Она взмахнула руками и уселась на стул, напротив него, почти касаясь его коленей своими.

– Ладно, я тебе расскажу, – сказала она воодушевленно. – Хотя я очень боюсь сглазить. Короче, вчера на премьеру пришел один мой старый приятель, с которым я работала еще по Вологде. Ну, помнишь, когда мы гастролировали.

Андрей кивнул.

– Ну вот, и он привел своего знакомого, а этот знакомый оказался нереально богатым мужиком, который к тому же интересуется искусством и театром. Ему очень понравилось, какой грим у актеров, – она восторженно вздохнула и запищала. – И он хочет Риту переманить в театр на Таганке, ты представляешь?!

Она закатила глаза и с восторгом положила свою ладонь на колено Андрея.

– Рита – это ваш главный гример, что ли? – он пытался понять суть рассказа Лизы.

Лиза закатила глаза вторично, на этот раз возмущенно.

– Ну конечно! Ты что ее, не помнишь что ли? Я вас знакомила в прошлом году, когда ты заходил!

– А, да-да-да-да-да, – спохватился Андрей, который не помнил эту Риту, хоть убей, да и помнить не хотел. – Ну, хорошо, а ты-то здесь причем?

Лиза обиделась и отодвинулась.

– Как это причем? Я ведь ее правая рука. Это вообще-то я краску накладываю и все делаю, а она так, типа руководит, – Лиза надула губки. Андрей вспомнил, как ему раньше это нравилось, и попытался выудить из памяти, почему нравилось, но не выудил.

– Понятно. То есть друг на «БМВ», это товарищ из театра на Таганке.

– Кто? А, нет, – отмахнулась Лиза, встала и пошла в прихожую за сумкой. – Это так, приятель один.

Андрей раздраженно выдохнул. Вот уж что-что, а ее нелогичность и непоследовательность раздражали его всегда, даже в первые дни их знакомства.

Он вспомнил, как они познакомились с Лизой, хотя давно уже не обращался мыслями к тому дню.

Андрей был по работе на выставке современного искусства. К нему подошла девушка, которая приняла его за художника. Он не стал валять дурака и сразу сказал ей, что случайно здесь, да и такое искусство не понимает. Секунду назад восхищавшаяся полотнами, девица заявила, что ее тоже тошнит от подобной мазни.

Андрея перекосило от такой непоследовательности, но девушка ему понравилась, они начали встречаться, и он, что называется, утонул в ней. А затем решил, что ее непоследовательность – это просто небольшой недостаток, на который можно закрыть глаза, и купил кольцо.

Лиза вернулась в кухню с сумкой.

– О чем задумался? – спросила она, вытаскивая телефон и зарядку.

– Да так, – он улыбнулся и посмотрел на нее, пробуя быть ласковым. – Вспомнил нашу с тобой встречу.

– В кино, что ли?

– Ну, в каком кино, – ласковости надолго не хватило. – В картинной галерее.

Она секунду смотрела на него в недоумении, потом лицо ее прояснилось.

– А, вспомнила, – она тряхнула зарядкой. – Ты еще разыгрывал передо мной художника.

Андрей вздохнул и встал.

– Кто ребенка укладывает сегодня? – спросил он, потягиваясь.

– Ты, – ответила она, листая экран. – Я дико устала.

– Ладно, – он усмехнулся.

Он тоже устал, но ему нравилось возиться с дочкой, читать ей на ночь. Часто бывало, что эти детские книжки наводили его на полезные мысли. Одно дело даже раскрыл, благодаря сказке про молодильные яблочки. Правда, в том деле, которое он вел, яблочки заменял героин, но в целом, история была похожая.

«Почитаю ей про Робина Гуда, – решил Андрей, разглядывая на полке в прихожей книжки. – Может, подскажет, как мне поймать эту сволочь». Он вошел в детскую. Пелагея уже послушно улеглась в кроватку, не выпуская из рук двух Барби.

– Папа, почему ты хочешь поймать эту сволочь? – спросила она, поглаживая кукол.

Андрей сообразил, что, похоже, последнюю мысль произнес вслух.

– Пела, так нельзя говорить.

– Как? – Пелагея пыталась выдернуть несколько волосинок у несчастной Барби.

– Ну, слово «сволочь» говорить нельзя, – не придумав ничего лучше, пояснил Андрей.

– Почему?

– Потому что это ругательство, а девочки не ругаются.

– Хорошо! – согласилась Пелагея.

Лишняя часть прически у Барби была выдрана, и дочка посмотрела на папу.

– А почему ты хочешь ее поймать? – Пелагея вернулась к своему вопросу, перефразировав его.

– Кого? – не понял Андрей.

Девочка была поставлена в тупик. Она решила, что шёпотом можно и произнесла тихо:

– Эту сволочь.

Андрей выругался про себя. Затем собрался с мыслями и решил, что ребенку лучше не врать.

– Понимаешь, солнышко, человек, которого я хочу поймать, нехороший. Он как волки из сказки, – Андрей не помнил, читал ли он дочери сказки про волков, но надеялся, что она поймет, о чем он.

– А что волки – плохие? – удивилась Пелагея.

– Ну, не всегда хорошие. Они стаями нападают на ягнят, убивают овец, например, – Андрей не был уверен, что правильно говорить такие вещи маленькой девочке, но не мог же он ей сказать, что человек, которого он ловит, режет ножом менеджеров и душит девиц в подъездах.

Девочка слушала объяснения отца с сомнением.

– А еще, в стае волки выбирают самого слабого и мучают его, ты знала об этом? – продолжал Андрей.

Она отрицательно покачала головой и спросила:

– Так он тот слабый волк?

– Нет, он вообще сам по себе, – ответил Андрей.

Девочка минутку подумала, потом высказала свое мнение:

– Но если он сам по себе, он не в стае. Это гордый серый волк. Он хороший, как в сказке про «Ивана Царевича».

Андрей вспомнил, что недавно читал эту сказку дочке и понял, что выбрал неудачный пример с волками. Не найдя, что ответить, он потрепал Пелу по голове.

– Может, мы в этой книжке найдем пример? – предложил он ей, показывая обложку, на которой был нарисован бородатый мужчина в зеленой шляпе с пером.

Пелагея закивала.

Он открыл и начал читать, с первых строк понимая, что благородным разбойником этого психопата Ивлева точно не назовешь.

Сергей в полузабытье смотрел на золотистую, с проплешинами облетевших листьев березовую рощу на той стороне маленькой речки. Он вспоминал, как ловил тут рыбу, частенько служившую ему ужином.