Скрипач врос ногами в землю, а тетка спокойно продолжила:

– Хочу вас предупредить: ни Женя, ни я, ни Севочка ничего от вас не хотим. Нам не нужны ваши деньги и связи, мы вполне способны самостоятельно поднять малыша. Единственная просьба к вам, держитесь подальше от моей дочери и никогда не приближайтесь к ребенку. Всеволод никогда не услышит вашего имени, если вы сами к нам не пристанете. Договорились?

Студент кивнул, он на время потерял дар речи. Таисия Ивановна повернулась, сделала несколько шагов, затем остановилась.

– Нелидов! Я не стану вам говорить, сколько горя вы причинили моей дочери. Она вас любила искренне, горячо, а вы наплевали ей в душу, фактически представили девочку проституткой. Вы отняли у моей дочери детство и беззаботную юность, а я в ответ тоже заберу у вас кое-что.

– Пожалуйста, не говорите маме, – очнулся Никита, – у нас нет денег, папа педагог, мать тоже, я пока много не зарабатываю.

– Деньги! – презрительно произнесла Таисия Ивановна. – Да ты, мальчик, червяк! И такому подлому человечишке, который думает только о наживе, свыше дан уникальный дар? Это несправедливо, ты не достоин стать великим музыкантом, у тебя душа слизня.

Ковалева подняла вверх руку и торжественно сказала:

– За горе, доставленное Женечке, за ее слезы и испорченное здоровье проклинаю тебя. Пусть Бог отвернется от тебя, пусть твои пальцы сводит судорога всякий раз, когда они будут брать смычок, пусть твой дар уйдет в песок, сдохнуть тебе в каменном подвале без окон. Аминь!

Как подавляющее большинство детей, рожденных и воспитанных при советской власти, Никита никогда не посещал церковь и не верил в Бога. Атеизм его проистекал от полнейшей религиозной безграмотности. Нелидов не читал Библии, а иконы видел лишь в музеях. В то, что один человек может проклясть другого и у того начнутся беды, парень не верил. Но в тоне Таисии Ивановны было нечто зловещее. На улице стемнело, во дворе – ни души, и юноша струхнул. Ему стало совсем плохо. В ту секунду, когда мать Ковалевой замолчала, раздался сильный треск, на секунду вспыхнул яркий свет. Гроза в конце ноября – редкое явление, и надо же было ей приключиться именно в тот вечер. Потом газеты писали о климатическом казусе, сообщали, что молнии в конце осени – уникальное событие, сетовали на изменение климата, но факт остается фактом. Не успела Таисия Ивановна торжественно провозгласить «Аминь», как молния угодила в высокий дуб, росший во дворе. Дерево загорелось, Никита онемел, а мать Жени задрала голову, крикнула:

– Спасибо, Господи, услышал меня, – и убежала.

Нелидов, обмирая от ужаса, бросился в подъезд.

С того вечера он стал хуже играть. Руки ему не повиновались, их словно стягивали веревкой, едва Никита смотрел на скрипку. Вдобавок он стал хуже слышать, уши закладывало, перед началом концерта у Нелидова начинало чесаться тело, гореть лицо, он никак не мог сосредоточиться, его покинуло чувство восторга, упоения. Парень честно пытался извлечь из инструмента звуки, но он более не был частью симфонии, ее душой, нервом, Никита стал просто человеком со смычком в руках, обычным музыкантом, который научился играть на скрипке. С ним произошло самое ужасное, что может случиться с исполнителем: он потерял музыку.

Никита откровенно рассказал Светлане Иосифовне о Жене, о ребенке, о своих страхах, о встрече с Таисией Ивановной. Всегда замкнутый сын был настолько испуган и измучен ситуацией, что не утаил от матери ничего.

О психотерапии в те годы в России знали мало, Нелидова ничего о подобных докторах не слышала, поэтому она обратилась к школьному хормейстеру Игнатию Николаевичу. Тот не выпячивал свою религиозность, но все знали, что он поет в церковном хоре. Игнатий познакомил Светлану со знающим батюшкой, а тот посоветовал:

– Пусть женщина, наложившая проклятие, снимет его, но Никита должен покаяться перед ней, попросить прощения.

Меньше всего Светлане Иосифовне хотелось встречаться с Таисией Ивановной, но альтернативы не было. Нелидова позвонила Ковалевой, а та почему-то не стала противиться свиданию. Дамы решили пообщаться на нейтральной территории, встретились в кафе при Доме композитора и неожиданно мирно поговорили. Светлана стала умолять снять проклятие, Таисия быстро ее остановила:

– Я сто раз пожалела, что произнесла злые слова. Простите, я очень нервничала тогда.

– Это вы нас извините, – заплакала Светлана.

– Глупые дети, – всхлипывала Таисия, – им следовало сразу к родителям пойти, признаться!

– Никита испугался, – рыдала Нелидова, – он наивный, не хам, не сволочь. Мы готовы содержать внука, сыграть свадьбу.

– Не надо, – отказалась Таисия. – Моя Женя-дурочка эту историю заварила! И она уже не хочет связывать свою жизнь с Никитой, ушла любовь.

Поплакав от души, матери приняли решение. Нелидовы передают Ковалевой энную сумму денег одноразово, более Никита о Севе не заботится, ни малейшего участия в его жизни не принимает. Женя никогда не беспокоит биологического отца Севы, она сама распоряжается судьбой малыша, без оглядки на Нелидовых. Обе семьи молчат о произошедшем, Севе правду об отце сообщать не станут. Таисия Ивановна вместе с Никитой и Светланой Иосифовной пойдут в церковь, где Ковалева перед иконой снимет проклятие.

Сделали, как договорились. Никита и Евгения более не встречались, к скрипачу вернулся его потрясающий музыкальный дар. Светлана Иосифовна запретила себе думать о внуке, и, надо сказать, ей это удалось.

Шли годы, Никита сделал сверхуспешную карьеру, устроил свою личную жизнь. Его избранница Юлия оказалась чудесной, умной, хорошо воспитанной женщиной, пианисткой, со свекровью она дружила, ради любимого отказалась от карьеры. Светлана и Юля посвятили себя Никите и были счастливы. Детей у Нелидовых не было, но Светлана Иосифовна не страдала от отсутствия внуков, понимая, что не сможет делить свою любовь: вся ее нежность без остатка отдана Никите.

Пару лет назад он поехал в Индию. Не иначе как те гастроли подстроил сам дьявол, и он же сделал так, что Нелидов отправился в Дели один. Светлана Иосифовна и Юля одновременно заболели гриппом. Отказаться от концертов Никита не мог, поэтому он улетел за тридевять земель. Конечно же, и Юля, и мать очень волновались, постоянно звонили ему, а он спокойно отвечал:

– У меня полный порядок, ничего форс-мажорного не происходит.

Нелидов вернулся в Москву в назначенный срок и выглядел прежним, вел себя обычно, много работал. А через полгода он исчез.

Светлана Иосифовна показала рукой на край стола.

– Вон там он оставил письмо. Могу тебе его прочитать.

Я не успела ничего сказать. Она легко вскочила, подошла к секретеру, выдвинул ящичек, вынула сложенный листок бумаги и начала читать:

– «Дорогие мама и Юля! Очень надеюсь на ваше понимание. Прежде чем делать какие-то выводы, внимательно прочтите мое послание. Я постарался ответить на все вопросы, которые, по моему мнению, должны у вас возникнуть. Где я? Живу при одном из индийских храмов. Его адрес? Не сообщу, потому что не хочу видеть вас. По какой причине не желаю встречаться с семьей, что вы сделали плохого? Ничего, вы здесь ни при чем, дело во мне. Я устал носиться по странам и континентам. Моя жизнь похожа на один бесконечный день. Меняются интерьеры, зрители, но суть одна, я стою перед темным залом, он пугает меня ожиданием. Я не имею права плохо сыграть, нервничать, растеряться, в конце концов, заболеть. Я гений, виртуоз, это моя роль, моя несчастная карма. Когда-то, давно-давно, я любил музыку, хотел славы, денег, восторга. Я получил все и понял: это тлен, зола, ничего у меня нет. Я устал. Я исполнял сначала роль вундеркинда, потом вундерстудента, затем вундерсолиста. Я не хочу быть «вундером», надоело. Пусть исчезнет музыка, навсегда пропадут все звуки, кроме пения птиц, шума ветра и листвы. Я пойду по другому пути. Очень прошу забыть меня. Юля, я оформил на тебя четверть всех своих денежных вкладов в разных странах мира. Необходимые документы прилагаются. Мама, в твое распоряжение поступает три части моих капиталов и все авторские права. Я выписался из квартиры, продал машину, вам останется лишь выбросить мои вещи на помойку. Я теперь живу в таком месте, где материальные ценности ничего не значат, у меня другие имя и судьба. Прощайте. Никита».