Капитан Дюнуа громко фыркает:

— Он со всей ясностью заявил об этом, устроив нам ловушку возле стен Нанта. Не считает же он нас настолько безмозглыми, чтобы мы позволили проделать такой трюк еще раз?

Его пренебрежительный тон больно задевает меня, но на выручку поспешает Исмэй.

— О той ловушке, — негромко замечает она, — нас предупредила именно Сибелла.

Краем глаза я замечаю, как ползут вверх брови матушки настоятельницы.

Капитан Дюнуа склоняет передо мной голову:

— Полагаю, ты заслуживаешь превеликой благодарности, госпожа, ведь твоими усилиями мы были избавлены от немалой беды! Но я полагаю, что теперь-то графу уже никак не добраться до государыни.

Я качаю головой:

— Увы, капитан. Все еще далеко не окончено. Он предполагает в самом скором времени двинуть свои силы на Ренн.

В комнате на некоторое время становится тихо.

— Ну, не настолько же он глуп, — хмуро произносит капитан Дюнуа.

— Вдобавок это выглядит решительно невозможным, — подает голос канцлер Монтобан. — Стены у нас двенадцатифутовой толщины. Они отразят любой штурм.

Я наклоняюсь вперед.

— Это в случае, если атака произойдет снаружи.

Опять воцаряется тишина. Вот теперь они смотрят на меня во все глаза.

— Граф д'Альбрэ не только жесток и безжалостен, — говорю я, — но и бесконечно хитер. Он уже начал посылать своих людей небольшими группами, чтобы они внедрялись в город и смешивались с горожанами. Когда все будет готово, он двинет к Ренну свои главные силы. Предполагается, что засланные воины откроют ему ворота и таким образом осада будет победоносно завершена.

— Но теперь мы знаем об этом, а следовательно, можем остановить его, — говорит Дюнуа. — В Ренне расквартировано более восьми тысяч воинов, а сколько этих шпионов? Горстка. Куда ему против нас!

— Вы так уверены? Вы помните в лицо каждого из своих людей, капитан? Откуда вам известно, сколько подсылов успело затаиться среди них незамеченными?

Он играет желваками, но возразить ему нечего, и я продолжаю:

— Очевидно, вы не осознаете в полной мере, что это за человек. Ему неведомо милосердие, и он намерен не просто нас разгромить. Граф желает вести войну совсем особого рода, такую, чтобы начисто лишить наших сторонников мужества и решимости. Он не станет брать пленных и требовать выкупа. В этой битве никому не будет пощады.

— Но это же противоречит всем правилам войны и воинской чести, милая дама! Ваше обвинение более чем серьезно! — говорит канцлер Монтобан. — Полагаю, у вас есть достаточные основания для подобного заявления?

Разочарование отдается жгуче-кислым вкусом во рту. И с чего я взяла, что советники мне поверят?

— Есть, — неожиданно произносит герцогиня, и все оборачиваются к ней. — Не забывайте: граф попытался схватить меня, когда я приехала на переговоры, доверившись чести маршала Рье. Не так ведут себя полководцы, приверженные воинскому благородству. Более того, он пытался поднять на меня руку в коридоре Герандского замка. И преуспел бы, если бы Исмэй не остановила его.

Это совершенно поражает присутствующих, за исключением Исмэй, Дюваля и Чудища.

— Ваша светлость уверены, что в тот раз правильно истолковали его намерения? — спрашивает епископ, и хочется врезать ему по пухлой белой физиономии.

— Абсолютно, — коротко отвечает герцогиня.

Пока остальные переваривают услышанное, я пытаюсь зайти с другой стороны.

— Вы позволите, — обманчиво милым голоском произношу я, — поведать вам, как был захвачен Нант?

— Конечно, барышня, — кивает капитан Дюнуа. — Внимательно слушаю!

— Коли так… — Я делаю глоток вина, чтобы подкрепить свои силы. — Поскольку нас возглавлял маршал Рье, горожане сразу открыли ворота и, я сказала бы, распахнули нам объятия. Они думали, это вернулась герцогиня, и далеко не сразу сообразили, что стали жертвами предательства. Войдя в замок, Рье и д'Альбрэ заперлись в нем изнутри и предложили слугам и домочадцам выбор. Под угрозой смерти те должны были отречься от герцогини, если хотели сохранить жизнь. Вот так.

Я смотрю на огонь, пляшущий в камине.

— В ту ночь расстались с жизнью господин Роскоф и господин Витр. Господа Матюрен, Жюльер, Вьенн и Блэйн отреклись от государыни и клятвенно обещали служить графу д'Альбрэ и маршалу Рье. — Я поднимаю взгляд и вижу полные скорби глаза герцогини. — Скромнейшие слуги вашей милости проявили куда большую верность, в тот черный день их полегла едва ли не половина. Когда же в замок явилась делегация горожан, желавших знать, что вообще происходит, в город послали воинский отряд — насиловать их дочерей и жен, чтобы обыватели стали сговорчивей. Так что вскорости д'Альбрэ вполне преуспел в запугивании горожан.

Герцогиня становится бледна как смерть. Она подносит руку к виску, и я вижу, что кисть дрожит.

— Мой несчастный народ, — шепчет она. — Все эти смерти на моей совести…

— Нет! — резко перебивает Дюваль. — Не на твоей! В них виновен только д'Альбрэ!

Тут в самый первый раз подает голос Жан де Шалон.

— Подобная беспощадность, — говорит он, — становится мощным орудием, когда она на твоей стороне. Имея это в виду и учитывая, как страшатся французы твоего союза с графом, быть может, такой союз — наилучшая возможность сохранить независимость герцогства?

Впечатление такое, будто герцогиня съеживается, становясь еще меньше и моложе.

— Могу ли я помыслить о том, чтобы мой народ принимал муки ради моего избавления от страданий? Я не допущу, чтобы насилие и смерть захлестнули весь мой край только затем, чтобы мне избежать немилого замужества.

— Нет! — хором кричим мы с Дювалем и Чудищем.

Следует неловкая тишина. Я принимаюсь разглядывать свои руки, Дюваль же продолжает:

— Ты ни за что на свете не выйдешь за этого скота.

— Дюваль, ты говоришь как любящий брат, а не как хладнокровный советник, — замечает епископ. — Нельзя исключать, что это наша единственная надежда.

Мне хочется схватить их всех и трясти, пока у них не застучат зубы, а потом спросить, почему они так безнадежно слепы. Я ловлю себя на том, что еле слышно рычу. Что же за мужчины тут собрались, если они готовы отдать эту девочку такой твари, как д'Альбрэ?!

В общем, все как всегда. Сильные мира сего до последней возможности отказываются верить в порочность одного из них.

Тут я в очередной раз вспоминаю о том, кто я такая, и мне становится трудно дышать. Если и существует повод прервать многолетнее молчание, то вот он, передо мной. Не пора ли заговорить, чтобы уберечь невинное, едва расцветшее существо и чтобы во главе королевства не оказался кровожадный монстр?