тело пока не умеет двигаться. В этот момент появляюсь я, и тогда они понимают, что натворили. Опа! Давайте знакомиться! А они представляли себе смерть как пустое множество.

– Откуда ты знаешь про пустые множества? – спросил Демидин.

Демон засмеялся.

– Математики – моя специальность, darling, – сказал он. – Нет ничего вкуснее депрессивного математика. Я их сожрал столько, что сам могу работать у них в институте. Я даже полюбил эргодическую теорию. Знаешь, что такое теорема пекаря?

– Нет.

Демон понюхал оторванную лапу, надкусил её и отшвырнул в сторону.

– Как раздражают эти идиоты, которые там нас караулят. Мы хотим есть.

Было ещё темно, но птицы запели, чувствуя приближающийся рассвет. Чувствовал его и Демидин, и ему стало радостно за этот город.

– Почему ты меня не убиваешь? – спросил он.

– Если я тебя убью здесь, – объяснил демон, – ещё неизвестно куда ты попадёшь, допустим, в тот же Ур, или в Ыгр, и там нас будут ждать эти дураки. Я их, разумеется, не боюсь, но ведь и ты не будешь таким вкусным – так, обычная душонка, попавшая в Ад.

Демон развёл руками.

– Убить, помучить тебя я могу. Оторвать ногу, вытянуть заживо сухожилия, задушить или вытащить у тебя из груди эту странную металлическую штуковину, которая перекачивает в тебе кровь. Могу в какой-то степени влиять на твою волю, а до конца овладеть твоей душой – пока не могу.

Демон скорбно уронил голову на грудь, словно трагический актёр.

– Да, пока я не всемогущ, – сказал он. – Теоретически всемогущ Он.

Он искоса посмотрел на светлеющее небо.

– Но практически Он так себя ограничивает, что можно лопнуть от смеха. В чём-то Он мне нравится. Ведь это он предназначил тебе быть моим кормом. Ещё не было звёзд, даже меня ещё не было, а Он всё знал заранее. Знал, что появишься ты, что мать бросит тебя на пороге детдома, что ты будешь корчить из себя учёного, что жена наставит тебе рога, что ты заработаешься от одиночества до того, что тебя живьём заманят в Ур.

– Заткнись, – сказал Демидин.

Очевидно, этот гад читал его мысли.

– Твоя жена правильно сделала, что нашла себе любовника. А что ей оставалось делать? Женщины не прощают слабость. Они простят всё что угодно, только не ничтожность. Но ведь это не твоя вина, darling! Сам Творец сделал тебя ничтожеством, Он даже знал, что ты станешь предателем – предашь и своих древлян, и свою страну. Знал, что потом приду я. Ты будешь мучиться вечно, а некоторые Его любимчики, между прочим, попадут в Рай.

– И Рай тоже есть! – вдруг обрадовался Демидин.

– Ты что, вообще ничего не понял? – возмутился демон. – Есть, но не для тебя!

– Да, я предатель, – сказал Демидин. – Но ведь есть нормальные люди, и они попадут в Рай. Это чудесно.

– Ты перестаёшь мне нравиться, – раздражённо сказал демон. – Я хочу есть. Отдай коробочку.

– Не отдам.

Демон захихикал. Он морщился от безрадостного смеха, и казалось, что ему в лицо вонзаются холодные чёрные иглы.

– Надеешься, что я тебя просто прикончу? – спросил он.

– Да, – признался Демидин.

– Я не такой глупый! Пока что я просто сделаю тебе больно.

– Зачем? – спросил Демидин.

– Потому что я – самое важное для тебя, – зло сказал демон. – Пора тебе к этому привыкать.

И Демидину стало больно.

Он и представить себе не мог, что на свете существует такая боль. Когда он пришёл в себя, небо над ним закрывал демон.

– Понял, что я для тебя самое главное? – спросил он.

– Да, – соврал Демидин.

Рожа демона потеряла углы и расплылась в улыбке, словно была сделана из пластилина. На мгновение она напомнила Демидину физиономию Многожёна Шавкатовича. Над чешуйчатым лбом пучились аккуратные, напоминающие шишки, рога.

– Ты меня обманываешь! – забулькал демон. – Но пока я не буду тебя мучить, чтоб ты не помер.

Небо быстро светлело. Птицы были в восторге от начинающегося утра. Внизу звенели будильники. Демон выругался.

– Жрать хочешь? – спросил он Демидина.

– Да, – удивлённо сказал Демидин.

Он в самом деле хотел есть.

– Мышей будешь есть? – спросил демон.

– Нет, – сказал Демидин.

– Будешь, – злорадно сказал демон. – Я тебя заставлю.

Он подошёл к Демидину и склонился над ним.

– Отдай коробочку, – сказал он.

Демидин отдал шкатулку. Демон подцепил крышку когтем и открыл её, надломив замок. Его рожа осветилась. Демидина замутило. Он чувствовал, что в его сердце глядит такое зло, черноту которого он раньше не мог себе представить. Ему казалось, что он подвешен над пропастью, у которой нет дна.

Демон с минуту не отрываясь смотрел, а потом задрал голову к небу и тоскливо завыл.

– Почему даже у таких, как он предателей внутри такая красота? – заорал он.

С деревьев взлетела стая птиц и закружилась над крышей.

– Они – ничто, слизь, дрянь, роса на траве, приходит утро – и цвет её опал. Я ещё помню, когда они были ублюдочными обезьянами.

Он с ненавистью смотрел на небо.

– Видишь, что Ты наделал? Ты вложил в этих глиняных тварей такие чудеса, а у меня в груди яд.

Глава 27

Медведь в зоопарке

Росси оказался прав – в гарнизоне спаслись почти все. Демоны так и не приблизились к часовне. Что-то заставило их стоять поодаль до самого утра, злясь и ругаясь. Некоторые проломили ворота в свинарник, во дворе которого они убили несколько свиней и затеяли друг с другом драку. Около часа в темноте продолжалась схватка и слышались рычание, вой, удары и стоны.

Грязные, перепуганные и смертельно усталые люди прижимались к чёрным стенам часовни. Под утро многие начали опускаться на землю и засыпать. Некоторые сидели, обнявшись, чтобы сохранить вытекающее из них тепло.

Наина Генриховна простояла всю ночь, скрестив на груди руки. Она не могла простить себе охватившей её паники и думала, что теперь её будут презирать за трусость.

Рядом, облокотившись на бревенчатую стену, сидел измученный Литвинов. Он безостановочно качал головой из стороны в сторону, и Наина Генриховна вдруг вспомнила картинку из своей прежней, земной жизни.

Она тогда работала в Средней Азии и, кажется, с какой-то комиссией оказалась в местном зоопарке. Было лето, и солнце светило с такой силой, что приходилось щуриться, даже глядя себе под ноги. Асфальт раскалился так, что прилипал к подошвам. Жара окутывала и душила всё – деревья с бурыми от пыли листьями, клетки с животными и редких посетителей.

Люди и звери воняли потом. Животные, как могли, забивались в тень, которой было исчезающе мало –