– Ну а что же теперь? – тихо спросила Соня. –Если, как ты считаешь, ты так много сделал для моей победы в конкурсе, какогоже лешего тебе теперь нужно? Зачем ты меня похитил? Ведь если ты меня убьешь, яточно не смогу участвовать в конкурсе!

– Я хотел, – говорил Юрий, совершенно ее неслушая, – я хотел подарить тебе мир. Совсем как в сказке: бедная Золушкавдруг становится принцессой. Кстати, – он как-то неприятнохихикнул, – у нас и получилось бы как в сказке. Там тоже устранилипротивных сестер-соперниц Анну и Марианну. Золушке помогла фея, я тоже мог быстать твоей феей…

– Господи! – в панике произнесла Соня и добавилагромче, чтобы достучаться до больного сознания: – Насколько я помню, фея всказке не убивала старших сестер и Золушка взяла их к себе во дворец.

Она хотела сказать еще о том, что счастье Золушки не вбогатстве и нарядах, а в том, что она встретила прекрасного принца, но решилане усугублять.

– Ты же не только девочек убил, а похоже, и менясобираешься…

– Я не собираюсь тебя убивать, – ответил Юрий голосом обиженногоребенка.

– А что же ты собираешься делать? Запереть меня в клетку икормить сосисками через прутья? Тоже неплохой вариант!

– Стоило бы! – зло бросил Юрий. – Хорошегоотношения ты не ценила. Как все женщины, ты понимаешь только грубую силу. Ктоон – этот твой… приятель? Наверняка ничего не смыслит в музыке.

– Слушай, ты, глубокий ценитель! – взорваласьСоня. – Я не собираюсь обсуждать с тобой своих друзей. И не собираюсьспрашивать разрешения встречаться с ними.

– Вот как ты заговорила! – Юрий усмехнулся. – Несобираешься! Ну, дорогая моя, ты и не сможешь ни с кем встречаться. Теперь я –твой единственный друг, я – твоя аудитория, ты будешь играть только для меня,жить, пока я позволю, и делать то, что я пожелаю! Ты понимаешь только силу –так вот: сила на моей стороне.

«Что делать? – думала Соня. – Он маньяк,совершенно ненормальный. Но при этом, как все маньяки, хитрый и изворотливый…Как хитро этот мерзавец втерся в доверие к Ане Гордиенко. А как он сумелобмануть меня – купил на жалость к сбитой собаке… Его могут не поймать ещеочень долго. А может быть, и вообще никогда».

Я заранее пришел к служебному входу капеллы. В этихнарядных, ухоженных проходных дворах даже в такой поздний час было довольнолюдно – вечерние прохожие спешили по делам, срезая дорогу с Конюшенной наМойку.

Цепочка пешеходов понемногу редела. Наконец служебные дверираспахнулись и во двор, оживленно разговаривая, начали выходить музыканты –женщины в коротких шубках поверх длинных концертных платьев, мужчины сверкалибелоснежными манишками из-под незастегнутых пальто. Громко обсуждализакончившийся концерт, строили планы на вечер.

– Ты слышал, как лажанулся Костенька во второй части? –насмешливо говорил вальяжный брюнет невысокому толстячку с лоснящимисящеками. – Поехали к Геше пиво пить!

Поток оркестрантов тоже понемногу убывал. Соня все непоявлялась. Я начал нервничать, в душе шевельнулось нехорошее предчувствие. Издверей вышла представительная дама с высокой сложной прической, какиенормальные женщины не носят уже лет тридцать. Она остановилась на пороге,оглядываясь, – наверное, ее кто-то должен был встречать.

– Простите, – обратился я к ней, – вы, случайно,не знаете, Соня Сухарева еще не ушла?

– Сухарева? – Дама взглянула на меня сверху вниз собиженным удивлением. – Сухарева, молодой человек, сегодня на концерт неявилась.

– Как не явилась? – спросил я каким-то глупымголосом. – Вы уверены?

– Еще бы мне не быть уверенной, если я сама объявляла озамене. Даже позвонить не удосужилась…

Не дослушав тетку, я развернулся и кинулся к Сониному дому.Перевел дыхание я только перед самой дверью квартиры, надавил кнопку звонка…Дома ее не было. Дело не только в том, что она не открыла мне дверь – дажезвонок звучал за дверью так особенно, как может звучать дверной звонок только впустой квартире. Я еще постоял перед дверью. Позвонил еще несколько раз и пошелпрочь, убеждая себя, что ничего не произошло. То есть, наверное, произошло –иначе она не пропустила бы концерт, – произошло, но не с ней. Она ведьупомянула как-то своего больного отца. Наверное, ему стало хуже и она поехала кродителям… Да, но тогда она должна была хотя бы позвонить в капеллу!

Дома меня дожидалась бабуля, не ложилась спать. Видно было,что ей очень хочется расспросить меня, но я повел себя довольно хамски. Ушел всвою комнату и закрыл дверь. Спать, конечно, не мог – в голову лезли всякиеужасы.

С утра пораньше Надежда позвонила в справочную и выяснила,что по интересующему ее адресу телефон не зарегистрирован.

Была суббота, и муж уже убежал на халтуру. Надежда посиделанемного над картой города, вроде бы случайно вычислила маршрут, которым удобнеевсего было добираться до Рябовского шоссе, оделась попроще и вышла из дома,решительно выбросив из головы все предупреждения своего мужа.

«Не зря говорят – горбатого могила исправит! –посмеивалась она, шагая к метро. – Ко мне это имеет самое прямоеотношение. И Саша ничего не сможет сделать с духом авантюризма, что сидит вомне с пеленок, а скорее всего – это такой ген. А люди еще не научились изменятьгенную структуру, несмотря на то что ученые утверждают обратное…»

Надежда поднялась на пятый этаж. Нужная ей дверь была вдальнем конце площадки. Давненько ей не приходилось видеть таких дверей. Веськосяк был испещрен табличками с фамилиями жильцов и разнокалиберными кнопкамидверных звонков.

Когда-то практически каждая дверь в городе выглядела точнотак же, но большая часть коммуналок давно расселена, жильцы разъехались поспальным районам или по еще более удаленным местам… Иных уж нет, а те далече…

«А.В. Твердохлебов» – выведено аккуратным чертежным шрифтомна прямоугольнике плотного, слегка пожелтевшего картона.

«Свиристицкий» – лаконично сообщает карточка, отпечатаннаяна недорогом, но практичном струйном принтере.

«В. Муфлонова» – кокетливо нарисованные цветнымифломастерами буквы украшены несколько безвкусными хвостиками и завитушками.

«Нутриевич И.К.» – выгравировано на аккуратной металлическойпластинке.

«А.Я. Гурфинкель» – слегка наклонные буквы с нервнымподскоком на желтой картоночке, прикрытой куском поцарапанного оргстекла.

Выше всех этих табличек и записок красовалась меднаяпластинка с изящно гравированным обращением: «Прошу повернуть», смысл которогодавно утерян в вихре пролетевших лет. Ниже всей этой коммунальной клинописи –большая обшарпанная кнопка с призывной надписью «Общий звонок».

Поскольку фамилия Рузаев на двери не значилась, именно общуюкнопку Надежда и надавила с некоторым душевным трепетом. Она не знала еще, чтоскажет В. Муфлоновой или Нутриевичу И.К., но полагалась на вдохновение иникогда не подводившую ее хорошо развитую женскую интуицию.