– Я Сонина мама, и я тоже хотела бы знать, где Соня. Сегодняона не ночевала дома. Мы очень волнуемся – я и муж. А он – Сонин отец – оченьнездоровый человек, ему волноваться нельзя. Как вы сказали вас зовут? Андрей?

– Андриан.

– Скажите, Андрей, когда вы последний раз ее видели?

– Я разговаривал с ней вчера утром, мы договорились, что явстречу ее после концерта. – Я хотел было сказать, что на концерт она непришла. Но вовремя прикусил язык и, чтобы не волновать еще больше пожилыхлюдей, добавил: – Но я опоздал.

– Очень жаль, Андрей, – сухо ответила женщина. –Если вы узнаете, где Соня, позвоните мне, пожалуйста. – Она назвала номертелефона и закончила разговор.

Я стоял возле телефона с совершенно идиотским видом. Дажедышать мне стало как-то тяжело и больно, как после сильного удара в солнечноесплетение. И в это время телефон зазвонил.

Я схватил трубку и опять закричал:

– Соня, это ты?

– Нет, это не Соня. – В трубке снова был женский голос,но на этот раз я узнал Надежду Николаевну. – А что с Соней?

– Она пропала. Вчера не пришла на концерт и не появиласьдома. И у родителей ее тоже нет.

В трубке на некоторое время воцарилось молчание. Так что яподумал, что связь прервалась, но наконец Надежда Николаевна заговорила, причемголос у нее здорово изменился – такое в нем звучало беспокойство.

– Кажется, я знаю, в чем дело. Давай встретимся и поговорим.

– Где? – спросил я упавшим голосом.

– Быстрее всего получится в метро. Знаешь, на станции«Маяковская» есть такие длинные скамейки?

Я бросил трубку и побежал к метро.

Надежда Николаевна сидела на скамейке и вид имела несколькорастерянный и огорошенный, что для нее вообще-то нехарактерно. Я с ходуповторил, что Соня пропала, со вчерашнего дня ее никто не видел.

– Я только что была в одном доме, – задумчивопроговорила Надежда.

– В каком доме! – Я не на шутку рассердился. – Выне поняли? Соня пропала!

– Не кипятись. Сядь и послушай.

Я сел рядом, но от волнения не сразу понял, о чем онаговорит. Надежда рассказывала, что была в какой-то нежилой квартире – как онатуда попала, я не понял, видимо, отключился на какое-то время, думая оСоне, – но когда она стала говорить о том, что в этой квартире прямо-такимузей – сотни Сониных фотографий, и все такое, – я стал слушатьвнимательно. По всему выходило, что живет там маньяк, и маньяк этот зациклен наней, на Соне!

Я вспомнил вдруг про странные Сонины отношения с телефоном,про то, как напряженно в первую нашу встречу она говорила с кем-то, а во второйраз вообще отключила телефон. И вообще какая она была нервная и запуганная. Ая, идиот, вместо того чтобы поговорить с ней, настоять на том, чтобы онаподелилась со мной своими неприятностями, болтал о всякой ерунде! Кретин!

– Так он ее и похитил! – Я так это выкрикнул, чтопроходившая мимо рыжая тетка шарахнулась в сторону и наступила на чужогопекинеса.

– Очень может быть, – кивнула Надежда. – Но воткуда он мог ее увезти? В квартире у него я была, там никого нет, да и не сталбы он держать похищенную девушку в городском доме – маньяк-то он маньяк, но недурак же! Нужно какое-то уединенное и безлюдное место…

Я в тоске уставился на проходящую мимо нас толпу. Найти вогромном, многомиллионном городе двух человек – задача неразрешимая, похлеще,чем найти иголку на автомобильной свалке…

– Ну-ка, – довольно невежливо говорю я НадеждеНиколаевне, – повторите еще раз все про эту психованную комнату, а то япервый раз невнимательно слушал.

Надежда нисколько не обиделась – неплохая она все-таки тетка– и начала сначала:

– Вошла я в эту комнату, дверью задела колокол, небольшойтакой, медный…

– Рынду, – механически уточнил я.

– Что? – переспросила Надежда. – Какая еще рында?

– Ну, рында, корабельный колокол так называется.

– Корабельный?! – Надежда прямо подскочила. – Ая-то думала, что это за сундучок! Это же морской сундук, матросский, рундук,кажется, называется!

Я смотрел на нее, ничего не понимая, но она начала всеобъяснять:

– Там вещей почти никаких не было, только магнитофон и сундучокна полу, в котором лежали его дневники и магнитофонные кассеты. Так вот этотсундучок – явно матросский, с какого-нибудь корабля. Как и колокол – ну, рында.А на дне сундучка лежала листовка я рекламой яхт-клуба. Все одно к одному, вотя и думаю: уж не работает ли наш псих в яхт-клубе? Сторожем, допустим. Судя потому, что я о нем знаю, ни на какую другую работу его бы не взяли. А если так,яхт-клуб зимой – самое подходящее место для того, чтобы прятать похищеннуюдевушку: там уж точно сейчас ни души – кричи не кричи, никто не услышит. –Вдруг она тряхнула головой и говорит: – Наверное, я сошла с ума. Ерунда всеэто, домыслы одни. Даже то, что он похитил Соню, не больше чем предположение, ауж насчет яхт-клуба – это и вовсе бред.

– А что-нибудь другое у нас есть? – спрашиваю я. –Нет у нас ничего другого, значит, надо ехать в этот яхт-клуб. Там адрес-то былна листовке?

Надежда Николаевна напрягла память и вспомниласловосочетание: Шкиперский проток. А дальше – все, хоть тресни.

– Ну ладно, – говорю я, – Шкиперский проток – этона Васильевском острове, место я знаю, поехали туда, а яхт-клуб как-нибудьнайдем.

Шкиперский проток – малолюдное место в любое время года, асейчас там вообще ни души. Мы прошли узким переулком, перешли по мостикубольшой замерзший водоем и оказались перед воротами. На воротах был нарисованбелой краской по трафарету якорь на фоне силуэта корабля. Надежда Николаевназамахала руками:

– Вот! Вот оно! Я вспомнила! На той листовке точно такой жерисунок был!

Я ей говорю:

– Это очень хорошо, наверное, это логотип яхт-клуба, толькокричать не надо – он может нас услышать.

Рядом с воротами была маленькая калиточка, к счастью, незапертая. Мы прошли внутрь и оказались на настоящей свалке. Проржавевшиекорпуса катеров, яхт и прочая водоплавающая дрянь валялись вокруг в живописномбеспорядке. Осторожно обходя рытвины и ямы, пробираясь между торчащими из землиобломками и ржавой арматурой, мы двинулись в глубину участка. Впереди виднелосьодноэтажное здание – то ли дирекция, то ли просто мастерские. Окна были плотнозашторены. Мы подошли к дому. Изнутри раздавались голоса.

Соня проснулась в крошечной душной комнатке без окон. Тоесть было маленькое зарешеченное окошко высоко под потолком. Комнатка былаотгорожена в свое время от общего помещения, потому что в ней находиласьнесгораемая касса – по Сониным подсчетам, ровесница Первой мировой войны. Ящикбыл заперт. Кроме него, в комнатке раньше помещались еще, должно быть, толькописьменный стол и стул, но теперь никакой мебели не было, только в углу Юрийприготовил Соне спальное место из картонных коробок, прикрытых выгоревшимлодочным брезентом. О том, что все помещение имеет отношение к яхт-клубу, Сонядогадалась по плакатам, развешанным на стенах.