вынуждена была долго ждать, пока явится на мой звонок заспанная горничная со стыдливо прикрытым подносом. Потом я объясняла Софье, чем мне не нравится то, что горничная мне принесла, и как это можно поправить, Софья жарко спорила, считая мои способы неприемлемыми, я возражала — зато удобно. Софья упрямилась и умоляла не бросать вызов обществу, я требовала ответить, в какой ситуации общество всем скопом полезет смотреть, в чем этот вызов заключался. В итоге я плюнула и отправилась к себе за ножничками под причитания Софьи.

Аскольд в полудреме слонялся по коридору, раздавая каждому кесарю немудреные кесаревы дары. Услышав мои шаги, он поднял голову и так дернулся, что чуть не выронил бутылки, они звякнули. Реакция Аскольда меня привела в замешательство. Допустим, халатик фриволен, но что такое халатик по сравнению с непристойной по этим временам литературой и выпивкой?

— Аскольд? — окликнула я негромко, уже принимая, что и он может быть сильно пьян. Мысль, что в Академии благородных девиц в веке, воспетом поэтами прошлых лет и писателями лет моих нынешних как прекрасно-утраченный, я то и дело сталкиваюсь с людьми — благородными, замечу, людьми! — с сильной зависимостью, повеселила. — Это я, Софья Сенцова.

— Да-с… внезапно вы-с, — трезвым голосом, но явно испуганно забормотал Аскольд, оглядываясь на дверь моей комнаты, и в один момент мне стало ясно, отчего он так всполошился.

Махнув ему рукой, я вернулась в туалетную комнату и пустила воду в душевой, бросила полотенце, чтобы помешать струе падать на пол и создать видимость, что я моюсь, и осторожно приоткрыла тяжелую дверь в коридор.

Аскольд разнес заказы и ушел. Спустя пару минут дверь моей комнаты отворилась, и Миловидова вышла, озираясь. Рука ее была прижата к телу — что ты там прячешь, дрянь?

Она должна была закончить начатое, и я подумала — у меня несколько секунд, чтобы спасти свою жизнь. Дверь туалетной комнаты не закрывалась на засов, только кабинки и душевые, но и там запоры слишком хлипкие, от убийцы они меня не спасут. Закричать? Но поймут ли, где все происходит, или кинутся наверх по привычке? Считая: секунда — шаг, секунда — шаг, я метнулась к умывальникам, быстро открутила краны и сунула в раковины полотенца. Поскользнуться в равной степени можем и я, и Миловидова, но у меня лучше форма, у меня фора. Я схватила длинное полотенце, намотала его концы себе на руки, встала так, чтобы меня не было видно, когда дверь откроется, и все это время не переставала считать. Секунда — шаг, секунда — шаг.

Но Миловидова не пришла. Пять минут, десять, четверть часа, я устроила в туалетной комнате потоп и — и все. Мне пришлось устранять последствия принятия поспешных решений, я долго ползала по полу, вытирая воду, и в такой неподходящей для барышни позе меня застала мадам Хрум.

— О, Софи, милая, на это есть горничные, — воскликнула она. Я разогнулась, вся мокрая, и мадам Нюбурже, пошарив в кармане халата, заботливо предложила мне сушку. Я взяла. — Скажите Аскольду, что в нашей уборной опять засорился слив! Какая невыносимая небрежность!

Я вытянула из раковины забытое полотенце и бросила его на пол. Мадам Хрум была очень кстати, а еще она была изумительна тем, что не задавала вопросов.

— Эжени, — задумчиво позвала я, хрустя сушкой, — я могу попросить вас об одном маленьком одолжении?..

Беспроигрышно. А я дольше тянуть не могла. И: я в совершенстве владела ларонским, чтобы наутро заменить «захворавшую» преподавательницу.

— Доброе утро, сударыни! — приветствовала я старшеклассниц, входя в класс. Лица девушек засияли, Розен со своей третьей парты скривилась. — Мадам Нюбурже неважно себя чувствует, нет-нет, обычное недомогание, слегка простыла… Но она просила меня проверить ваши знания, и я не могла отказать ей. Итак, вы будете писать небольшое сочинение на тему «Деяния злые и добрые» — можете взять любой эпизод, который вам запомнился из уроков отца Павла. Сочинение на пятьсот слов. А я буду вызывать вас и спрашивать — хочу узнать, насколько правильна и бегла ваша речь. Прошу!

Девушки, невероятно польщенные моим присутствием, старательно уткнулись в тетради. Некоторые оборачивались, украдкой смотрели на меня и счастливо улыбались. Черт, в этом обожании есть что-то нездоровое, подумала я, какое-то сталкерство, впрочем, из какого времени протянулась любовь к подсматриванию за людьми, будь то реалити-шоу или блоги. Софья от моих, непонятных ей, сравнений отмахнулась, а мне казалось, что я случайно вывалила на всеобщее обозрение личный пост, и все скучающее поздней ночью сообщество обсуждает мои неурядицы и личную жизнь, выставляя несуществующие диагнозы и выдумывая мне «детские травмы». Отдам этой эпохе должное, здесь все же не заходили так далеко.

Я вызвала наугад пару незнакомых воспитанниц, побеседовала с ними очень тихо, чтобы не мешать остальным писать — отговорка, в действительности же мне нужно было сохранить в тайне два последующих разговора.

— Садитесь, Перевозникова, — с благожелательной улыбкой я указала ей на стул. — Расскажите мне, что произошло тогда между вами и Алмазовой в красном коридоре. Раз уж вы показали мне нечто под ширинкой, я жду, что узнаю от вас и прочее.

Отец Павел был свидетелем не всему. Я предпочла бы не полагаться на показания, но или люди, или ничто. Криминалистика на нуле, и даже если поручик додумается или я подскажу ему эту идею, знаний не хватит ни ему, ни местной науке. Шерлок Холмс потому и был Шерлоком Холмсом, что умел больше, чем Скотланд-Ярд.

Перевозникова посмотрела на меня страдальчески. Я, подавляя раздражение, набрала в грудь воздуха, и тут же Софья надменно, в своей обычной манере, зафыркала, что Перевозникова не поняла мою речь и мне нужно повторить все намного четче и медленнее. Я подчинилась.

— Она сделать то… идти, — не удивившись вопросу, гримасничая от напряжения, выдавила Перевозникова. — Идти… хотеть… хотеть… эм… внизу к мне… мной… храму…

— Говорите, — велела я на родном языке одними губами, потому что иначе могла вообще не получить никаких свидетельств. Перевозникова быстро оглянулась на класс, я тоже — все заняты, но это пока.

— Алмазова всегда приходит в храм, мадемуазель. Стоит и смотрит, и не молится…

— Потом о молитвах, если это неважно.

— Я думаю, что она подсматривает за мной, — Перевозникова подалась вперед и перешла на зловещий неслышный шепот: — Знаете, мадемуазель, они выбирают себе кого-то из старших… о да, вы же знаете! Ходят по пятам, как ходили за вами, сейчас за Розен… Вредная девчонка эта Алмазова, — она поморщилась. — Это было не в первый раз, но я же не могу запретить ей