на то, что Энрике принял политику истребления, которая единственно и может очистить Испанию от евреев. Мы можем быть уверены, что Ферран Мартинес был одним из самых восторженных поклонников Энрике во время Гражданской войны, и мы можем представить себе его разочарование и негодование, когда он увидел, что победитель Энрике, придя к власти, в корне изменил свое ранее провозглашенное отношение к евреям и пошел по тому же проеврейскому пути, по которому упорно шли его коронованные предшественники[391]. Мартинес знал, что большинство простого народа разделяет его горькое разочарование, что они видят в Энрике человека, обманувшего их доверие — доверие, которое они, простые люди, оказали ему с такой преданностью. Теперь они с чувством, энтузиазмом и восторгом восприняли проповеди Мартинеса, что Кастилия должна вновь принять антиеврейскую политику, которой раньше следовал Энрике и которую он прекратил. Мартинес, исполняя функции проповедника, мог чувствовать эту реакцию, и поддержанный публикой, он дошел до крайностей, нагромождая оскорбления и поношения евреев, требуя их исключения из испанской жизни. Ему не надо было придумывать обвинения против евреев или искать поддержки у христианских авторитетов. Христианская литература полна обличения евреев. Но Мартинес выбирал из антисемитских писаний эпитеты, наиболее подходящие для разжигания ненависти к евреям и стимулирования предлагаемых и осуществляемых им действий. Так, его публичные речи против евреев сопровождались инструкциями, адресованными некоторым маленьким городам в севильском архиепископстве, приказывающие их советам изгонять евреев из своих границ и воздерживаться от общения с ними под страхом отлучения от Церкви[392].

В то время как Мартинес начал свою кампанию (по-видимому, в 1378 г.), изгнание евреев не было новостью в Европе. Евреев изгоняли из городов и провинций в Италии и Германии, так же как и из целых королевств, таких как Англия и Франция. Испания тем не менее отличалась от этих стран: она ещё не дошла до той стадии антисемитизма, которая побуждала бы ее королей принять подобные меры. Но Мартинес думал иначе. Он явно не уделял внимания тем христианским учениям, которые позволяли и даже поощряли еврейское присутствие в христианских владениях. Мартинес предпочитал следовать не теории и законам Церкви, а практике светских правителей, которые выставили евреев из своих владений. Городские советы Андалусии, однако, отказались действовать в столь серьезном вопросе по велению второстепенного церковника. Но это не удержало Мартинеса от его попыток пакостить евреям всевозможными способами, хотя и находящимися в согласии с церковными предписаниями, но определенно конфликтующими со светским законом.

Помимо своих обязанностей архидьякона, Мартинес, как мы уже отметили, выполнял и другую функцию. Он был епархиальным судьей (provisor), назначенным архиепископом Севильи, и в этом качестве он требовал себе право выносить приговоры в делах, в которых были замешаны евреи. Папы приветствовали такую практику и старались ввести ее везде, где только возможно; но испанские короли постоянно противились этому, и воля королей побеждала. Мартинес не мог этого не знать. Он знал, что, поступая так, он нарушает законы Кастилии, которые гласят, что в случае тяжбы между евреями и христианами специальные судьи, назначенные королем, будут выслушивать тяжущихся и выносить решение. Мартинес вознамерился испытать решимость короля оставаться верным этой политике, несмотря на растущую критику; и он тщательно подготовил свои шаги.

Похоже, что он получил специальное разрешение короля быть арбитром в некоторых специфических ситуациях и быть окончательным судьей в этих особых случаях при спорах между евреями и христианами[393], и он использовал это разрешение, чтобы распространить свою власть и на другие случаи. Выясняется, что на этой почве он также пытался обязать светские власти приводить в действие его решения, но власти нашли это трудновыполнимым. Вооруженные старой королевской привилегией, запрещающей Церкви вмешиваться в их тяжбы с христианами, евреи протестовали против действий Мартинеса, заявляя в дополнение, что приговоры, вынесенные Мартинесом, были несправедливыми и враждебными по отношению к их интересам. Мартинес, конечно, понимал, что рано или поздно евреи пойдут со своими жалобами ко двору, но он явно намеревался стоять на своем. Он знал, что, вынося такие приговоры евреям, он увеличивает свою популярность среди христианского населения, и он мог использовать открытый конфликт с короной, где ему удалось бы успешно защитить свою позицию и тем самым поднять свой общественный авторитет.

Если он добивался этого, то последующие события доказали его правоту. Его незаконное вмешательство в христианско-еврейские тяжбы и частичная поддержка, полученная от концехо (городских советов), заставили евреев обратиться за защитой ко двору, и у короля не было выхода, кроме как решить, чей закон стоит выше: закон, принятый его предшественниками на троне, или закон, провозглашенный Мартинесом. Очевидно, что в то время у евреев не было сомнения в реакции короля, и они не испытывали трудностей вызвать ее. В то время два севильских еврея, Йосеф Пичон и Самуэль Абарбанель, занимали высокие посты при дворе Энрике II, и они могли подготовить для короля приказ, который они хотели видеть подписанным королем. Энрике II был совершенно очевидно убежден, что нужно остановить наглые действия Мартинеса. Он послал ему решительный приказ: «Не смей ни в какой форме вмешиваться ни в какие судебные дела, касающиеся евреев»[394].

Эта стычка между Мартинесом и королем случилась в апреле или мае 1378 г. В июле ожидался визит короля в Севилью, и Мартинес решил приостановить свои действия до окончания королевского визита. Как только король покинул город, Мартинес, однако, возобновил свои вмешательства в еврейско-христианские тяжбы, продолжая в то же время свои разнузданные антисемитские проповеди с церковной паперти, подстрекая христиан против евреев. Более того, к этой тактике раздувания волнений он добавил еще более деструктивный ход. Во многие города епархии были направлены письма за его подписью и за подписями других церковных официальных лиц, которых он убедил присоединиться к нему. Эти письма требовали, под угрозой отлучения от Церкви, лишить евреев права жительства в этих городах и, соответственно, изгнать их с этих территорий. Городские советы, получив эти письма, не спешили, впрочем, повиноваться. В конце концов, они знали, что нет такого церковного закона, который заставил бы их принять столь крайние меры, и никакой королевский декрет не санкционировал их. Но Мартинес не сдавался. Он знал, что если хотя бы один город в Андалусии изгонит евреев согласно его инструкциям, то другие города последуют за ним, и вся епархия придет в возбуждение. Поэтому он отправился в Алкала-де-Гуадаира в надежде убедить власти этого городка выполнить его приказ об изгнании евреев. Он не достиг своей цели, но опасность от его деятельности для евреев ни в коем случае не миновала. Зато