– Все мы умрем, но не всем дано погибнуть со славой, под приветственные клики целого города. Открывай, – крикнул он солдатам у дверей, подняв руку.

Воздух уже мерцал от зноя над площадью, вымощенной разноцветными кирпичами. Девять из каждых десяти человек – кто в носилках или на креслах, кто на осликах, кто пешком – двигались по кирпичному проспекту на запад, к Арене Дазнака. Появление королевского паланкина из пирамиды встретили громким «ура». «Не странно ли, – думала Дени, – что меня чествуют на той самой площади, где я прибила к столбам сто шестьдесят три человека из числа великих господ?»

Во главе процессии бил большой барабан, и глашатай в тунике из медных дисков выкрикивал:

– Дорогу! – БОММ. – Дорогу королеве! – БОММ. – Дорогу королю! – БОММ.

За барабаном шагали Бронзовые Бестии, по четверо в ряд – кто с дубинками, кто с кольями, в складчатых юбках, сандалиях и пестрых плащах, копирующих кирпичи Миэрина. На солнце сверкали маски вепрей, быков, ястребов, цапель, львов, тигров, медведей, змей с раздвоенным языком, василисков.

Не любящий лошадей Силач Бельвас шел впереди паланкина в безрукавке с заклепками – его коричневый, весь в шрамах живот колыхался на каждом шагу. Ирри, Чхику, Агго и Ракхаро ехали верхом, за ними следовал Резнак в кресле с навесом от солнца. Сир Барристан в сверкающих доспехах сопровождал паланкин рядом с Дени – на плечах безупречно отбеленный плащ, на левой руке большой белый щит. Чуть позади ехали Квентин Мартелл и два его спутника.

Процессия медленно ползла по длинной кирпичной улице.

– Дорогу! – БОММ. – Королева! Король! – БОММ. – Расступитесь! – БОММ.

Служанки Дени спорили, кто станет победителем финального поединка. Чхику предпочитала гиганта Гогора, больше похожего на быка, чем на человека, вплоть до бронзового кольца в носу; Ирри заявляла, что цеп Белакуо-Костолома уложит и великана. Что с них взять, они дотракийки. На свадебном пиру Дени гости рубились на аракхах, умирали, пили, совокуплялись. Жизнь и смерть в кхаласарах идут рука об руку – чем больше крови прольется на свадьбе, тем крепче брак. Ее новый брак тоже омоется кровью и будет счастливее некуда.

БОММ, БОММ, БОММ, БОММ, БОММ.

Барабан забил часто и гневно, сир Барристан обнажил меч, процессия застряла между бело-розовой пирамидой Палей и черно-зеленой Накканов.

– Почему мы остановились? – спросила Дени.

Гиздар встал.

– Что-то загораживает дорогу.

Причиной задержки оказался чей-то перевернутый паланкин: один из носильщиков упал в обморок от жары.

– Помогите человеку, – распорядилась Дени. – Уведите его в тень, напоите, дайте поесть. Вид у него такой, будто он голодал неделю.

Сир Барристан беспокойно смотрел вправо-влево. Гискарцы на террасах отвечали ему холодными, недружелюбными взглядами.

– Не нравится мне это, ваше величество. Вдруг западня? Сыны Гарпии…

– …укрощены, – завершил фразу Гиздар зо Лорак. – Зачем им вредить моей королеве, коль скоро она избрала меня своим королем и супругом? Помогите же этому человеку, как приказывает наша драгоценная повелительница. – Улыбаясь, он взял Дени за руку, а Бронзовые Бестии устремились к носильщику.

– Раньше носильщики были рабами, – сказала Дени. – Я освободила их, но носилки от этого легче не стали.

– Верно, но теперь они получают плату за переноску тяжестей. Раньше надсмотрщик спустил бы кнутом шкуру с того, кто упал, а теперь ему помощь оказывают.

Бестия в маске вепря протягивал пострадавшему мех с водой.

– Что ж, видимо, и за малые победы следует быть благодарной.

– Шаг за шагом, а там и на бег перейдем. Будем строить новый Миэрин вместе. – Улицу наконец-то очистили. – Двинемся дальше?

Дени оставалось только кивнуть. Шаг за шагом. Но куда это ее приведет?

Ворота Арены Дазнака были изваяны в виде двух бронзовых воинов – один с мечом, другой с топором. По замыслу скульптора они наносили друг другу смертельный удар, высоко подняв свое оружие.

«Искусство, бьющее наповал», – сказала про себя Дени.

Со своей террасы она постоянно видела бойцовые ямы. Мелкие усеивали лицо Миэрина как оспины, большие напоминали незаживающие язвы, но эту сравнить было не с чем. Королевская чета, пройдя в арку между сиром Барристаном на одной стороне и Бельвасом на другой, оказалась на краю огромной кирпичной чаши, окруженной ярусами сидений, каждый разного цвета.

Гиздар вел Дени мимо черных, пурпурных, синих, зеленых, белых, желтых и оранжевых рядов к алому, в цвет песка. Разносчики предлагали собачьи колбаски, жареный лук, щенячьи зародыши на палочке, но королевскую ложу Гиздар снабдил охлажденным вином, родниковой водой, фигами, финиками, дынями и гранатами.

– Ух ты, саранча! – Бельвас схватил миску насекомых в меду и захрустел ими.

– Это очень вкусно, – сказал Гиздар, – попробуй, любимая. Ее обваливают в пряностях, а уж после в меду, чтобы придать ей и остроту, и сладость.

– Теперь понятно, отчего Бельваса прошиб пот. Я удовольствуюсь финиками и фигами.

Напротив них сидели Благодати в разноцветных одеждах – в середине выделялась зеленым островком Галацца Галар. Великие господа Миэрина занимали красные и оранжевые сиденья; женщины прятались от солнца под покрывалами, мужчины уложили волосы в виде рогов, растопыренных пальцев и пик. Лораки облачились в токары индиговых и лиловых тонов, Пали предпочитали бело-розовую полоску. Юнкайские посланники в желтом, каждый со своими рабами, разместились в соседней ложе. Чем выше ряд, тем ниже был статус зрителей: черные и пурпурные скамьи на самом верху занимали вольноотпущенники, наемники – капитаны бок о бок со своими солдатами – сидели чуть ниже. Дени разглядела среди них коричневое лицо Бурого Бена и огненно-рыжие баки Красной Бороды.

Гиздар встал, воздел руки.

– Великие господа! Моя королева оказывает нам честь в знак любви к своему народу. С ее милостивого соизволения я возвращаю вам наши боевые искусства. Пусть королева услышит, как ты любишь ее, Миэрин!

Тридцать тысяч глоток взревели разом. Выкрикивали не имя, которое мало кто мог правильно выговорить – для выражения любви существовало другое слово.

– Миса, миса, миса! – ревел амфитеатр на древнем языке Гиса под топот и хлопанье ладоней по животам. – Матерь!

«Я вам не мать! – хотелось закричать Дени. – Я мать ваших рабов, мать каждого юноши, умиравшего на этом песке, пока вы лакомились обвалянной в меду саранчой».

– Слышите, как они любят ваше великолепие? – прошептал ей на ухо Резнак.

Не ее они любят, а свои зрелища. Когда крики начали затихать, Дени села и попросила Чхику налить ей воды. В горле пересохло, хотя их ложа находилась в тени.

– День откроет Храз, – пояснил Гиздар. – Такого бойца у нас еще не бывало.