class="p">Голова сенатора Купа вновь заполнила весь экран. На его лице играла слабая, идиллическая улыбка. Он сказал очень тихо:

—      Я не читаю «Дейли уоркер», Уолт, а что касается первого заявления, то я сказал тогда и говорю сейчас, что оно было сделано человеком, пережившим сильнейшее потрясение. Я считаю, что это заявление, против кого бы оно ни было направлено, при таких обстоятельствах не имеет серьезного веса. Я сенатор Соединенных Штатов, Уолт, и горжусь этим. Но вместе с тем, — Куп скромно опустил голову, — вместе с тем я человек, по крайней мере надеюсь, что это так.

—      Да, да, конечно, — подтвердил Фаулер, который теперь очень торопился. — Но не скажете ли вы, как сенатор и как человек, что американский народ нужно защищать... от некоторых опасных лиц?

Аарон Куп кивнул головой.

—      Да, я так и говорю.

—      Что же вы порекомендовали бы в данном конкретном случае, сенатор?

—      Я не намерен давать никаких рекомендаций, — ответил сенатор, снова заглянув в свою бумажку. — Однако это дело, если вам угодно такое название, кажется, привлекло внимание всей страны, и в интересах широкой публики и самого Донована я хотел бы, чтобы вопрос был полностью выяснен.

—      Каким образом, сенатор?

—      Видите ли, — сказал Куп, — сейчас здесь, в Вашингтоне, заседает Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности. Я убежден, что члены комиссии согласятся выслушать показания любого, кто пожелает дать информацию по вопросам, входящим в компетенцию комиссии.

—      Следовательно, вы бы рекомендовали...

—      Нет, я не рекомендую, Уолт. Я ничего не рекомендую. Мне кажется, было бы вполне естественно поступить именно так, как я только что сказал. Вот и все.

—      Благодарю вас, сенатор, — сказал Фаулер. Изображение исчезло, и кто-то зычным голосом заявил:

—      Мнения, выраженные в предыдущей программе, не являются мнением «Федерал бродкастинг систем» или...

Спенсер выключил телевизор. Внезапно столкнувшись лицом к лицу с этими двумя ненавистными ему людьми и с их иезуитскими уловками, он сидел совершенно ошеломленный. Наблюдая сцену, разыгрываемую двумя актерами, он едва ли отдавал себе отчет, что главным драматическим содержанием ее был он сам. Сейчас, когда магический квадрат умолк и погас, а непрошеные гости ушли из комнаты, в его ушах вновь зазвучали слова, которые он слышал, и постепенно, но с необычайной ясностью перед ним предстало все значение сказанного. С некоторым удивлением Спенсер понял, что вот сейчас, за последние несколько минут, он достиг своей цели. В заключительном замечании сенатора содержалось приглашение обратиться в комиссию и потребовать расследования. Он добивался общественной трибуны, и ему предложили ее.

22. Понедельник, 23 июля, 7.40 вечера

Лэрри смотрел телевизионную передачу у Шейлы Барнетт. Он смотрел ее один. Шейлу политика не интересовала. Она ушла в спальню не то одеваться, не то раздеваться — он так и не выяснил для чего, хотя Шейла и оставила дверь открытой.

Они слегка выпили, потом, утомленный ее ласками, он задремал. Проснувшись, он снова привлек ее к себе. Затем Лэрри надел халат (черный, довольно нарядный халат — подарок Шейлы; каждый раз, надевая его, он говорил Шейле, что чувствует себя в нем, как сутенер), а Шейла — пижаму, и они устроились в гостиной. Лэрри пошел в кухню и принес сэндвич и стакан молока. Он взял газету и прочитал заметку о Спенсере, после чего настроил телевизор на передачу Уолта Фаулера.

Он был растерян и потому страшно раздражен. Казалось, все происходит именно так, как предсказывал Спенсер. Теперь он, вероятно, поедет в Вашингтон и, залитый светом юпитеров, будет давать показания. О нем будут писать под сенсационными заголовками, разразится шумиха. В шумиху будет втянут и он, Лэрри, а ему совсем не хочется этого. Во всем, черт побери, виноват он сам! Зачем он ввязался в эту историю? Но тогда она казалась ему забавной. Так ему и надо.

— Поищи какую-нибудь музыку, милый, — сказала Шейла из другой комнаты. Он не ответил.

Конечно, вся эта затея была безумием, если... да, да... если только Спенсер действительно не красный. Он должен был сразу сообразить это. Тогда затея приобретала определенный смысл. Спенсер пытался околпачить его и почти преуспел в своем намерении... Хитрая махинация, типичная для коммунистов. Вот только Лэрри не был вполне убежден, что Спенсер коммунист. Он говорил дьявольски искренне. Спенсеру всегда удавалось казаться искренним; он всегда был сентиментальным идиотом, из тех, кому ничего не стоит пустить слезу, услыхав слово «мама».

Как он разглагольствовал о дружбе, к каким только чувствительным ужимкам ни прибегал! Ни дать ни взять — юная новобрачная. К черту! Он, Лэрри, был таким же хорошим другом Спенсеру, каким был бы любому другому, но своей души он ему не закладывал. Брачное обязательство «верность до гроба» в сделку не входило. Оно совсем из другой оперы: это старые, как мир, комбинации между мужчиной и женщиной. Кстати, а как насчет Луизы и Спенсера? Выходит, святой долг дружбы состоит в том, чтобы соблазнить жену друга? Как с этим быть?

— Лэрри, милый, ты не слыхал, о чем я тебя просила? — спросила Шейла. В одних чулках телесного цвета, пристегнутых к резиновому поясу, она прошла по комнате, постукивая каблучками. «Хороша милашка, — подумал Лэрри. — Какова фигурка!» Она слегка наклонилась, чтобы настроить приемник, и искоса взглянула на него, проверяя, наблюдает ли он за ней. Отыскав станцию, которая еле слышно передавала какую-то музыку, она выпрямилась и направилась в спальню, стараясь пройти как можно ближе к креслу Лэрри, чтобы он мог, если захочет, обнять ее. Лэрри как-то нехотя ее задержал. Она остановилась и спросила:

—      Что, тебе все еще мало?

—      А тебе?

Она кивнула головой и продолжала смотреть на него, полуоткрыв рот. Лэрри улыбнулся. Он знал, что это игра: Шейла вежливо дает ему понять, что хорошо провела с ним время. Ну что ж, ему тоже было неплохо. Без косметики ее лицо казалось бледным. Его нельзя было назвать красивым: слишком длинное, с резкими складками, сбегавшими от крыльев носа к углам губ.

—      В половине девятого я должна быть на приеме в отеле «Уолдорф», — сказала Шейла. Ей не нравилось, что он так пристально ее рассматривает.

—      Что это за прием?

—      Его устраивает фирма «Новинки американских мод». Ты не хочешь пойти?

—      Бог с тобой, конечно, нет!

Иногда даже косметика не помогала Шейле скрыть свой истинный возраст. В конце концов она лет на шесть или на семь старше Луизы.

А где же Луиза? По всей вероятности, со