Как бы то ни было, переносимые воздухом вибрации постепенно появлялись все реже, и в конце концов пленница перестала их производить. Было высказано предположение, что существо смирилось со своим заключением.

Спустя два поколения после захвата пленницы, когда события, связанные с ним, уже перешли в нечто, напоминающее теологию, один из служителей заметил, что гигант двигает своими конечностями – ловкими суб-лапками, которыми пользовался для работы с предметами, – так, будто имитирует сигнализацию педипальп. Можно было подумать, что это – попытка изображать базовую визуальную речь пауков. Последовала новая вспышка интереса, масса визитов из других гнезд и обмен Пониманиями для просвещения следующих поколений. Достаточное количество экспериментов показало, что гигант не просто копирует увиденное, но способен связывать с символами определенное значение, что позволяло ему просить пищу и воду. Попытки коммуникации на более сложном уровне не удались из-за его неспособности изобразить или понять что-то сверх самых примитивных символов.

Озадаченные ученые на основе многолетних исследований пришли к выводу, что гигант, видимо, очень простое существо, видимо, созданное для выполнения работ, рассчитанных на его громадный размер и силу, но не более сообразительное, чем жук-пауссин или плевун – а может, даже менее.

Вскоре после этого гигант умер – видимо, из-за какого-то недуга. Его тело также было препарировано и изучено, и сопоставлено с генетически записанными Пониманиями, возникшими на основе исследования первых мертвых гигантов, проведенного многими поколениями ранее.

Предположения относительно его исходного предназначения и его связи с Посланником продолжали выдвигаться, и по самой распространенной теории Посланнику на небесах служили именно такие гиганты, выполнявшие для него необходимые работы. Следовательно, много лет назад, отправляя своих тупых представителей, Посланник имел намерение выразить некое одобрение. Наследование Пониманий несколько ограничивало способность пауков к мифологизации собственной истории, однако идея о существовании какой-то связи между их победой над муравьями и прибытием гигантов уже укоренилась.

Однако к моменту смерти этого последнего гиганта мир паучьей теологии поколебало очередное откровение.

Существовал второй Посланник.

К этому моменту война с муравьями давно закончилась. Стратегия пауссинов успешно применялась против колоний, одной за другой, до тех пор, пока пауки не вернули влияние муравьев в рамки их первоначальной территории, где когда-то древняя Порция ограбила их Храм, похитила их идола и, сама об этом не подозревая, принесла своему народу слово Посланника.

Ученые народа пауков были резко против перепрограммирования муравьиной колонии, как это было сделано с ее различными ответвлениями и экспедиционными силами, потому что тогда их уникальные способности были бы потеряны, а пауки не остались слепы к тому прогрессу, который был запущен с развитием колонии. В результате этого последовали годы сложных кампаний – со значительной потерей жизней, – пока муравьиную колонию не поставили в такое положение, что сотрудничество с соседями-пауками стало самым благоприятным образом действия, после чего колония муравьев без всякой злопамятности или недовольства из непримиримого врага превратилась в услужливого союзника.

Пауки моментально начали эксперименты по использованию металла и стекла. С их острым зрением исследования света, преломления и оптики быстро шли вперед. Они научились применять тщательно выделанное стекло, чтобы расширить свое поле зрения в области микро– и макрооптики. Старое поколение ученых без проблем передало свет своих знаний новому поколению, которое обратило свои улучшенные глаза на ночное небо, более детально рассмотрев Посланника, и устремило свой взгляд дальше.

Поначалу считалось, что новое послание исходит от самого Посланника, однако астрономы быстро рассеяли это заблуждение. Сотрудничая с храмовыми жрицами, они обнаружили, что теперь в небе есть еще одна подвижная точка, способная говорить, и что она движется медленнее – и странно неравномерно.

Постепенно пауки начинают составлять картину своей солнечной системы относительно собственного дома, его спутника и Посланника, солнца и внешней планеты, у которой тоже имеется орбитальное тело, отправляющее свой собственный, отдельный сигнал.

Единственная проблема с этим вторым посланием заключается в том, что оно не поддается пониманию. В отличие от стройных и абстрактно-красивых числовых последовательностей, которые стали сердцем их религии, новый посланник транслирует только хаос: изменчивый, непостоянный, бессмысленный шум. Жрицы и ученые выявляли его закономерности, записывали в своей сложной системе из узлов и точек расхождения, но не смогли извлечь из них никакого значения. Годы бесплодных исследований привели к ощущению, что этот новый источник сигнала является некой антитезой самому Посланнику, каким-то почти злонамеренным источником энтропии вместо порядка. В отсутствие новой информации ему приписывались самые разнообразные странные намерения.

Затем, многие годы спустя, второй сигнал перестал изменяться и остановился на одной повторяющейся передаче, вновь и вновь, и это опять привело к множеству предположений по всему ставшему всепланетным свободному объединению жрецов-ученых. В сигнале снова и снова искали смысл, потому что, конечно же, послание, повторенное снова и снова столько раз, должно быть важным.

Возникла одна странная школа мысли, которая выявила в сигнале какую-то потребность и изящно вообразила, что там, через немыслимое пространство между их миром и источником этого второго послания, что-то потерянное и отчаявшееся молит о помощи.

А потом настал день, когда этот сигнал прекратился, и озадаченные пауки остались смотреть в небо, которое внезапно обеднело, но не могли понять почему.

Ребенком Холстен Мейсон с ума сходил по космосу. К тому времени исследования околоземной орбиты шли уже полтора столетия, и поколение астронавтов занималось грабежом павших колоний, начиная с лунной базы и кончая спутниками газовых гигантов. Он погружался в постановочные реконструкции того, как отважные исследователи входят на опасные брошенные космические станции, пытаясь отключить оставшиеся автоматизированные системы, чтобы нагрести технологий и данных со сгоревших старых компьютеров. Он смотрел подлинные записи реальных экспедиций – часто тревожащие, часто внезапно обрывающиеся. Он помнил, как лет в десять увидел луч нашлемного фонаря, скользящий по иссушенному вакуумом тысячелетнему трупу космонавта.

Когда он вырос, его интерес переместился дальше по времени – от тех отважных пионеров-старьевщиков к погибшей цивилизации, которую они заново открывали. Ах, те дни открытий! Так много было доставлено вниз с орбиты – и так мало было понято. Увы: золотые дни классицистов уже заканчивались к тому моменту, когда свою карьеру начал Холстен. На его глазах его наука неуклонно увядала под незаслуженным ею осуждением, все меньше и меньше оставалось того, что можно было почерпнуть из обрывков и осколков, оставленных Старой Империей… и к тому же стало очевидно, что те давно умершие предки по-прежнему присутствуют – в зловредных мелочах жизни. Старая Империя протягивала руки из далекой истории, чтобы неотвратимо отравлять своих детей. Неудивительно, что изучение этого сложного жестокого народа постепенно теряло свою привлекательность.