Не знаю, что рухнуло в этот день. Но под обломками много чего погибло. Я остался таким же, как прежде. Жизненный оптимизм взял верх. Идти по жизни легко – хороший девиз. И я шагал. Немного быстрее, чем требовалось. Чтобы не оглядываться и не искать, не тянуться сердцем туда, куда мне заказана дорога.

Алла

Не знаю, зачем я медлила. Но после всех событий и волнений, я не позвонила Аркаше в тот же день, как освободилась от ига его матери. Не хотела. Боялась. Что скажу? Как объясню? Он там в армии, а я тут с растущим в животе ребёнком…

Терзалась, сомневалась, выдвигала аргументы «за» и «против». Миллион раз брала телефон в руки и никак не могла осмелиться.

Однажды за таким занятием меня и подловила Лика.

– Позвони, не мучайся. Тебе совершенно не обязательно рассказывать ему что-то. Услышишь голос. Поймаешь его эмоции. Если совсем трусишь, можно и промолчать.

И я решилась. Ткнула дрожащим пальцем в его контакт. Слушала долгие гудки. А затем…

– Да.

Его голос. Родной и, кажется, усталый. Это смешно думать об этом всего лишь по очень короткому слову, но горло перехватывает спазм, и я могу придумывать, что хочу.

– Арк, это я, – наконец-то выдавливаю из себя.

Пауза. Мучительно. Бесконечно.

– Вы ошиблись номером, – сдержанно и холодно. Отстранённо. Он почти никогда не бывал таким. Всегда вежливый, улыбчивый, участливый. Даже к посторонним людям. И вдруг… вот такое.

– Это я, Алла, – уточняю. Вдруг он просто не узнал меня по голосу.

– Вы ошиблись номером, – всё так же бесстрастно.

Я ёжусь, потому что это не может быть правдой.

– Арк… – это по инерции, от растерянности и боли.

– Не звони мне больше, пожалуйста! – прорывается сквозь картон и силикатные кирпичи его голос. Живой и родной. Настоящий. – Никогда!

А потом – короткие гудки. Отбой. Тишина. И частые слёзы капают на домашнюю футболку, на округлившийся живот, где вовсю шевелится наш малыш. Маленький, ни в чём неповинный дракончик.

– Тихо, тихо! – обнимают меня худые Ликины руки, крепко прижимают к груди. – Всё наладится, всё хорошо, – баюкает она меня. Мягко шлёпается на колени Персик и трётся, громко урча. В ногах повизгивает Бастинда. Они успокаивают меня. Хорошо хоть Машка занята своими делами и ничего не видит.

Ничего не хорошо. И Лика это понимает, но пытается успокоить. Я не рыдаю навзрыд, не задаю вопросов: «Как же так?! Почему?». У меня теперь даже нет шанса что-то спросить или объяснить. Наверное, это дракономать постаралась. Она видела нас с Костиком и… наговорила всякого. А он поверил. Хотя трудно Арка в этом винить. Я бы тоже поверила.

Вытираю слёзы и пытаюсь отгородиться от боли. Встревоженный Ликин взгляд ощупывает меня. Сжимаю её сухонькую ладонь. Поглаживаю пальцами синие выпирающие вены.

– Будем жить, Лика, – говорю фразу, что невольно стала моим девизом.

– И рожать, – слабо улыбается она.

Какая, однако, хорошая у неё память. Да и на слух она не жалуется. Как ни крути, а у дракончика будет незапланированная, но никак не лишняя бабушка. Очень добрая и чуткая. Самая настоящая.

Аркадий

Почти полтора года спустя

Август в этом году благодатный. Светлый и тёплый, без удушающего зноя. За городом яблони до земли склонились – гнутся, переполненные плодами. А в мегаполисе шумно, пыльно, суетливо – как всегда.

– А вот и наш дядя Аркадий, – воркует Варежка, подсовывая мне почти годовалого Антона Ильича. Крепкий такой бутуз и ласковый, как котёнок: ко всем на руки идёт, всем улыбается.

– Мне кажется, он характером в тебя, – проникновенно заявляет Варя, – позитивный очень.

– А я, значит, депрессивный, по-твоему? – ворчит Илья. – Отдай ребёнка, – тянет он ревнивые руки, но я успеваю уклониться и подбрасываю Антоху вверх. Пацан визжит от радости, лопочет что-то на своём детско-китайском.

– Предатель ты, сынок. Ну, ничего. Как только мы Аркадия женим, ему станет не до тебя. Вот тогда-то ты будешь умолять, чтобы папка тебя на руках носил, а я такой гордо скажу тебе: «Нет, Антон Ильич, побегай-ка за своим дядей Аркадием, пусть он с тобой играет!».

У нас тут в драконьей семье одни пополнения. В мае мой папахен стал дедом: У Сергея и Тины родился Энди-Андрео, а попросту – Андрейка. Мой почти родной племянник.

– Не ссорьтесь, мальчики, – посмеивается Варежка, наблюдая, как мы перебрасываем Антонио, словно мяч, из рук в руки. Мальчишка в восторге, смех у него счастливый. – А что я вам расскажу, у-у-у-у…

– И что же ты нам расскажешь, Варежка? – Илья с готовностью поворачивается в её сторону, крепко зажав в надёжных руках сына.

Я завидую им. Лёгкости, любви, нежности. Открытым взглядам. Тому, как они общаются, как разговаривают жестами и глазами. Понимают друг друга с улыбки. Это щемяще и … больно, как пуля навылет, как стрела, что пробивает даже носорожью броню, которую я отрастил за это время.

Они мне напоминают то, что я пытаюсь забыть и никак не могу. Столько воды утекло. И армия позади. И в институте я восстановился – сдал успешно сессию недавно. В больницу вернулся, где меня встретили с радостными воплями. Даже Шаровая Молния улыбалась.

Всё хорошо. У меня даже девушки есть. Сегодня одна, завтра – другая. Ни одна не задерживается, как и раньше. Не могут заменить, да я и не пытаюсь, хоть мать настойчиво подсовывает мне кандидаток из «приличных семей». Всё зря. Всё не то. И рана, что должна была затянуться сто лет назад, никак не хочет понимать: у каждой болячки есть срок годности. Моя просрочена давно, но упрямится.

– А мы вчера у бабаси собирались, – делает Варежка таинственное лицо.

Клуб Драконих. Все знают. По четвергам.

– И что? – делает Илья стойку. – Неужели ты беременна, Варь?

– Тьфу на тебя три раза! – бьёт она шутливо брата кулаком в плечо. – Только об одном и думаешь.

– Тогда что, Варь? У Ники задержка? – Илюха откровенно ржёт. – Пора уже, пора! Алексею Дмитриевичу почти полтора года.

– Год и пять месяцев – не прибавляй!

Дурачатся. Делаю шаг назад. Уйти неудобно, а хочется. Временами я не могу смотреть на их счастье – ослепляет. Выбивает дух. Хочется спрятаться или напиться, но я не делаю ни то, ни другое. Терплю, надеясь, что однажды станет легче.

Год, три месяца и двадцать дней прошло с того звонка, когда я не стал разговаривать с Аллой. До сих пор жалею. За свою сволочную холодность и истеричную горячку. Слишком по-бабски поступил. Эгоистично, как тот секс без презерватива. Она позвонила, хотела поговорить, а я… оттолкнул.

– Ладно, вы меня слушаете или нет? – голос Варежки плывёт в воздухе и доносится словно издалека.