– Слушаем, слушаем, – толкает меня в бок Илья. Вот чёрт рукастый – везде успевает: и сына держать, и меня локтём пихнуть, и Варе локон поправить.

– А Сашку вчера тошнило! – выдаёт она так, словно к нам прилетели инопланетяне с великой миссией, и мы в одночасье стали бессмертными – не меньше.

– Так, может, съела что-нибудь? – улыбается от уха до уха Илья.

– Ну, да, конечно. Съела. Есть такая болезнь – девять месяцев длится. Я ждала этого знаменательного дня почти год!

Варьку не остановить. Ей бы знамя – и возглавлять восстание.

– Я представляю, как обрадуется отец, – Илья осторожно ставит Антона на землю и следит, как тот важно топает ножками.

– Это пока тайна! Как бы ещё не точно. Это по Сашкиным словам. Но пусть она рассказывает, что хочет! А мы наконец-то будем все дружно ждать девочку. Мне привиделось, когда я рожать ехала.

– Как мы девочку ждём? – чешет Илья в затылке. – Так это, Варь. Мы её уже три раза ждали – точно. И всё прахом.

– А в этот раз – точняк. Мне видение было.

Девочки, мальчики… меня начинает мутить от их разговоров. Слишком много счастья. Это невыносимо.

– Ладно, семья. Я поехал. Счастливых вам выходных.

Я знаю: они смотрят мне вслед. Варежка, наверное, качает головой. Плевать. Нет сил их терпеть, хоть и люблю всех очень-очень.

Я так и не помирился с отцом. С той поры, как я вернулся, мы виделись два раза. И оба – не нашли общий язык. С матерью мы тоже в нейтралитете. Я пытаюсь её терпеть, но твёрдо не даю вмешиваться в свою жизнь. А породистых кобылок «из хороших семей» терплю. Это как приложение к ней: друг без друга не существуют.

С Пашкой мы тоже почти разбежались. Как-то не смог я больше с ним общаться. Хотя видимся иногда. Разговариваем. О чём угодно, только не о прошлом. Да и он седьмой дорогой обходит даже намёки на то, что было.

Меня подмывает сходить в гей-клуб. Посмотреть на этого котяру за барной стойкой. Найти повод и расквасить ему хотя бы нос. А лучше в пол втоптать. Это низко, но по-другому у меня думать об этом котяре не получается. Одна мысль – и ярость вспыхивает костром, куда сухого хвороста подбросили.

Сегодня пятница. Павлентий позвонил, предложил пива попить. Выходящий из всех рамок случай. Язвенник и трезвенник Паша, ратующий за здоровый образ жизни и пиво. Можно легко снять блокбастер.

Это летнее кафе со столиками на улице. Зонтики над головой. Пашка издалека машет граблями. Ну, конечно, какое пиво – сок потягивает через трубочку. А я ещё удивлялся.

– Привет, пропажа, – салютует он стаканом с ядовито-жёлтой жидкостью, – совсем старых друзей забыл, не появляешься, не звонишь.

Ворчливый, как бабка, но меня не раздражает его бубнёж. Кажется, я даже соскучился.

У меня сейчас очень насыщенная жизнь. Семья – не родительский дом, к сожалению, где всё плохо, на мой взгляд, а Драконовы – другая ветвь, но такая близкая, как оказалось. И Серёга – сводный брат. Мы подружились. Правда, они больше в Испании, чем здесь, но от этого Шорох не стал мне чужим, а наоборот: это какой-то лютый кайф разговаривать с ним по скайпу, слышать, как плачет его маленький сын, видеть, как обнимает его Тинка и, сверкая счастливыми глазами, приглашает в гости.

У меня друзья. Их оказалось не так уж и мало. Правда, ни с кем я не общаюсь тесно – то ли я не дорос до крепкой мужской дружбы, то ли не хочу ни с кем сближаться слишком плотно. И вот Пашка – осколок прошлого.

Мне больше не нужно притворяться геем. Я завоевал-таки право жить самостоятельно и решать всё сам за себя. Вот только свобода эта с привкусом горечи оказалась, потому что, наверное, мне она не нужна без Осы. Мысли всё время возвращаются к ней. Невольно. Постоянно. Вечный цикл, надёжный, как приход времён года.

– Ты не слушаешь меня, – укоряет Пашка, и я, моргнув, пытаюсь сообразить, о чём он только что мне рассказывал. Я всё пропустил.

– Прости. Задумался, – признаюсь честно. Не хочется лгать.

– Ты так и не стал прежним, – вздыхает Пашка, и по лицу его вижу, что он сейчас начнёт страдать. Хочу остановить его, но он, как всегда, умудряется лишить меня дара речи.

– Забыть не можешь, да? Я вижу её почти каждый день. Она с детьми гуляет в парке. Неподалёку от моего дома. Живёт, наверное, поблизости.

– С детьми? – вот зачем, зачем я спрашиваю?! Зачем мне что-то знать о ней?

– Ну, да. У неё двое. Постарше и меньше. Ты, наверное, не знал. Видимо, сразу после школы родила и скрывала.

– Что за бред? – иногда Пашку легче придушить, чем выслушивать какие-то нелепые версии.

– Бред не бред. Факт, – сопит он и шумно сосёт из трубочки своё ядовитое пойло.

И я вдруг понимаю: всё, точка. Бред не бред, правда неправда – я должен, должен хотя бы увидеть её. Понять. А может, спросить. Не знаю. Это как незавершённое дело – скребёт и сосёт все соки. Так невозможно жить.

– Ты прости, – поднимаюсь я и слишком резко отодвигаю пластиковое креслице. Оно падает с жалобным звуком. К счастью, не ломается. – Я пойду. У меня дела ещё есть. Рад был тебя увидеть, Паш. Встретимся ещё как-нибудь.

Он растерянно хлопает глазами. Губы у него дрожат. Но мне сейчас не до его чувств и ранимости. Мне бы себя в кучу собрать наконец-то.

Я сажусь за руль и гоню машину так, словно за мной банда головорезов мчится. Где живёт Пашка, я знаю. И время сейчас – самое то гулять. Возможно, успею её перехватить. А нет – буду ночевать, дневать там, пока не выслежу. Хватит. Поставлю точку и успокоюсь.

Неподалёку от Пашкиного дома скверик и парк. Кажется, он говорил о парке… Я иду как терминатор – целенаправленно. Вглядываюсь в лица мамаш, что гуляют с детьми. Не пропускаю никого. Фотографирую. Дурацкая затея, конечно. Пока я двигаюсь в одну сторону, они могут быть совершенно в другом месте. Но я всё же ищу.

А потом решаюсь и в скверик заглянуть. Он меньше и уютнее. И людей там тоже поменьше. Старички на лавочках. Снова мамочки. Деревья шумят зелёной листвой. Где-то играет музыка. Плещется фонтан.

Я бреду. Шаг мой замедляется. А потом я вижу её – маленького медвежонка, что мчится мне навстречу, раскинув крохотные ручонки.

Она визжит почти как Антоха – счастливо. Тёмные хвостики, что стоят торчком, подпрыгивают в такт её косолапым ножкам. Я ловлю её, когда, споткнувшись, она начинает падать. Хватаю, почти как подачу в волейболе: мне очень нужно вытянуть этот живой мяч. И я успеваю.

Беру её на руки.

– Попалась?

И заглядываю в лицо. Малышка смотрит на меня внимательно, открыв пухлый ротик. Серые глаза прошивают меня насквозь. Маленькие пальчики касаются моих губ. Девочка робко улыбается, показывая четыре беленьких молочных зуба.

Я не могу оторвать взгляд. Я не могу думать. Только смотреть. На ямочки на щеках, на тёмные волосы кольцами, на хвостики-метёлки, что стянуты разными по цвету резинками. Левая – жёлтая, правая – розовая.