им стали попадаться разрозненные банды белых, красных и других всевозможных оттенков. Чтобы избегать ежеминутных опасностей, Гурджиев должен был мобилизовывать все свои внимание и включенность, играть на психологических слабостях, “идейных убеждениях” и понятиях бандитов. Для членов группы каждый такой выход из западни был чудом. Однажды очередные бандиты “реквизировали” все имущество у группы, в которой была г-жа де Гартман. Не потеряв самообладания, она потребовала у них документ, удостоверяющий факт “реквизиции” и список того, что было у них отнято. Не меньшим испытанием был и сам горный переход с рюкзаками и ручной кладью для непривычных к такого рода путешествиям московских и петербургских интеллектуалов. Как-то по пути они встретили монаха со спутниками, скрывавшихся от большевиков в горной пещере. В другой раз посвятили время изучению долманов – каменных шатров, предположительно указывающих направление к древнему посвятительному центру.

Наконец после тяжелых испытаний группа спустилась к морю в районе Сочи вдали от поля боевых действий. Один из участников экспедиции заболел и оказался в больнице, многие, включая Томаса де Гартмана, сбили себе ноги. Спасение отпраздновали ужином в гостинице. Однако раскол группы был неизбежен. Раскол этот приблизил сам Гурджиев, заявивший, что у него кончились средства. В Сочи с Гурджиевым остались г-жа Островская, де Гартманы, д-р Стерневал с женой и еще один-два человека. Уехали инженер П. и Захаров. В середине января 1919 года Гурджиев и его уменьшенная группа через порт Поти добралась до Тифлиса. Впоследствии все участники перехода Майкоп – Сочи вспоминали его как “спасение евреев из Египта и переход через пустыню”.

После отъезда Гурджиева из Ессентуков там осталось около десяти человек; все они прошли через серьезные испытания. Успенский радовался тому, что его семья почти не пострадала от грабежей, никто не умер, у него был заработок и только двое членов семьи переболели брюшным тифом. На его руках были его жена Софья Григорьевна (впоследствии фигурировавшая под именем “мадам Успенская”) и ее дочь госпожа Свентицкая с двумя детьми. Сначала Успенский устроился привратником в частном доме, а потом получил должность учителя в гимназии. Кроме того, ему удалось спасти реквизированные большевиками книги городской библиотеки, и он перенес книги в здание гимназии и назначил себя на должность городского библиотекаря, повесив вывеску “Советская библиотека г. Ессентуки”. Когда в январе 1920 года белые казаки захватили город, Успенский под пулями бегал вокруг гимназии, сдирая с вывески слово “советская”, из-за которого библиотека могла быть подвергнута повторному разгрому – теперь со стороны казаков.

В это время он принял твердое решение эмигрировать и даже определил, что именно Лондон является тем местом, где он сможет продуктивно работать. Однако до того, как это намерение смогло осуществиться, ему и его близким пришлось пройти через множество испытаний. Только в середине 1919 года он смог уехать из Ессентуков. Сначала он поехал в Ростов, потом попытался устроиться в Екатеринодаре, затем – в Новороссийске и снова вернулся в Екатеринодар. В Екатеринодаре благодаря содействию своего знакомого Оража, редактора лондонского журнала New Age, он смог на время устроиться в Британской экономической миссии при армии Деникина, для которой он писал регулярные сводки событий. Тогда же он напечатал в New Age серию “Писем из России”[443], из которых первое датировано 25 июня 1919 года, что свидетельствует о его более или менее регулярных контактах с живущим в Англии Оражем. В Ростове и Екатеринодаре Успенский впервые начал читать лекции, излагая слушателям систему Гурджиева.

В “Письмах из России” Успенский пробует донести до Запада то новое понимание современной истории, которое он и его современники получили ценой дорогих утрат, и прежде всего утраты страны, которая еще совсем недавно была само собой разумеющимся пространством их жизни и творческой работы. Теперь на месте старой России был кровавый хаос, и все это стало возможным из-за иллюзий интеллигентных людей, и в частности иллюзии, связанной со словами “социалистическое и революционное движение”. Большевизм, который воспользовался этой иллюзией, оказался страшным перевертышем, готовым надевать любые маски, чтобы только захватить власть, и готовым на любую ложь и любое преступление, чтобы эту власть удержать. Большевизм, по Успенскому, – это “диктатура криминального элемента”. Цитируя древние Законы Ману, он определяет его как “царство безбожных людей, в котором нет дважды рожденных обитателей” и предсказывал, что оно “скоро погибнет от голода и болезней”[444]. “Письма из России” – это крик отчаяния из глубины тонущей России, обращенный к Западу как предупреждение и предостережение. Успенский тщетно надеется, что на Западе найдутся люди, которые его услышат и придут на помощь.

Однако развал России усугублялся, под ударами красных отступала армия Врангеля, и армия Деникина терпела все новые поражения, разъедаемая изнутри отсутствием ясной цели, невежеством, продажностью и пьянством. Британская экономическая миссия отступала вместе с армией Деникина в Ростов, и Успенский вслед за нею перебрался в Ростов. В Ростове Успенский встретил нескольких членов гурджиевской группы и поселился с одним из них, А.А. Захаровым, который мечтал о поездке в Тифлис к Гурджиеву.

В конце 1918 года Успенского нашел в Ростове переводчик, писатель и сотрудник New Age Карл Бехофер Робертс, встречавшийся с Успенским в Адьяре (в Индии) и в Петербурге в самом начале войны. С Робертсом и Захаровым Успенский встретил Рождество, радуясь чудом раздобытому углю для печки-буржуйки и спирту и гадая о том, где они будут через месяц. Через месяц Карл Бехофер Робертс записал в своем дневнике: “Я в Новороссийске. Успенский, я думаю, в Екатеринодаре пытается вывезти жену к Черному морю, а Захаров три дня назад скончался от оспы. В Ростове большевики”.

Хотя Успенский и радовался тому, что в эти страшные годы его семья почти не пострадала от грабежей и что никто не умер, ему, несомненно, достались суровые испытания, из которых он сумел с достоинством выйти. Перед тем как попасть в Лондон, ему пришлось провести еще полтора трудных года в Константинополе, где он занимался частным преподаванием английского и математики, а также вел занятия по системе Гурджиева. В своих интеллектуальных странствиях по Востоку, в скитаниях в годы Гражданской войны и эмиграции – в Константинополе, в Англии и в Америке – и до самых последних месяцев и недель своей жизни – Успенский сохранял педантический внутренний порядок, который только частично проявился в его книгах и выступлениях. Эта система Успенского была тем фундаментом, который помог ему не только самому не потерять внутреннюю цельность и сохранить направление, но также стать опорой и дать направление сотням и тысячам нуждающихся в нем людей.

Летом и осенью 1919 года в Екатеринодаре и Новороссийске было получено два письма