— Не знаю. Триста или четыреста рублей. И в этот момент язарычал. Даже не закричал, а именно зарычал. Значит, убийца был не толькокиллером, он был еще и вором. Виталик должен был привезти мне деньги. Пятьдесятдве тысячи долларов. Всю оставшуюся сумму. И все деньги пропали. Япочувствовал, что начинаю сходить с ума, у меня подкосились ноги, словноначалось землетрясение. Я пошатнулся, и меня подхватил кто-то из сотрудниковпрокуратуры.

— Ему плохо, — сказал второй.

Потом тело Виталика увезли, а я сел на скамейку, и мне далисначала воды, потом валидол, потом еще что-то. Но я сидел как в ступоре исмотрел перед собой. Они не только убили Виталика, но и украли деньги, которыея должен был получить на операцию Игоря. Значит, этому ворью мало денег, малотех ста миллионов, из-за которых погиб Семен Алексеевич. Им нужно было еще иэто. Они отобрали деньги у моего мальчика.

В тот момент, когда я увидел мертвого Виталика, я почтизнал, что буду делать. Но, когда мне сказали про деньги, я вдруг почувствовал,что становлюсь совсем другим человеком. Есть какой-то предел человеческихвозможностей. И когда он пройден, человек превращается в нечто другое. Онзаболевает особой формой бешенства. Тогда остановить его можно, только уничтоживфизически. И убивать нужно долго и надежно, чтобы он перестал дергаться. Японял, что превращаюсь в кого-то другого — страшного, мстительного,безжалостного.

В лагерях таких называют беспредельщиками. Такие не верят нив какие законы. Ни Божеские, ни человеческие. Даже звери подчиняются каким-тосвоим законам, продиктованным инстинктом, беспредельщики их не знают. Такойзверочеловек, решаясь на побег, берет с собой в качестве напарника кого-нибудьиз лагерных заключенных. Когда же кончается еда, он съедает напарника. Но это,пожалуй, лагерные легенды, страшные сказки. Если человек становится людоедом,то свидетелей не оставляет. Да и сам он выжить не сможет. Срабатывает какой-томеханизм — и человек погибает. От шока, от ужаса, от ненависти к самому себе.

И все же беспределыцики есть. Это сукины дети, у которых нетничего святого. Такой готов подставить любимую женщину, готов предать лучшегодруга, отречься от родных и близких. Или, наоборот, — передрать глотку любомуза друга, за женщину, за свое дитя. Когда сотрудник прокуратуры поднял простынюи я увидел лицо погибшего Виталика, я понял, что становлюсь «людоедом».

Не мог я в этот момент верить в Бога. Если Бог допустилсмерть Семена Алексеевича и Виталика, которые хотели помочь больному ребенку, значит,он был заодно с убийцами. Я понимал, что подобные мысли кощунственны, страшны ибезумны. Понимал, что нужно успокоиться и обдумать, как и почему произошлоубийство, но я не управлял собой. Я сидел на скамейке и стонал. Стонал неголосом, а сердцем. Казалось, это само сердце кричит от боли, рвется из груди,пытается рассказать всем о чудовищной несправедливости, которая обрушилась наголовы самых дорогих мне людей.

Виталика увезли, сотрудники прокуратуры что-то говорили мне,потом ко мне подходили одетые в форму сотрудники милиции, потом еще кто-то. А ясидел на скамье и стонал. Потом меня повели домой. Люди поняли, что в этиминуты нельзя меня оставлять одного. И бессмысленно допрашивать. Вообщетрогать. В эту ночь я постарел на десять лет. Нет, на двадцать. Или, еслиточнее, в эту ночь кончилась моя молодость. И я за один вечер превратился вочень пожилого человека. В другого человека, у которого была единственная цельв жизни — месть.

Меня отвели домой. Я был в абсолютном ступоре, словно меняоглушили. Говорят, что у меня были безумные глаза. Я никого не слышал, неотвечал на вопросы и ходил как механический, как робот. Меня положили на диван.Кто-то снял туфли. Принесли одеяло. Дальше я помнил, что в квартиру заходили ивыходили люди. И голос Алены, неизвестно каким образом оказавшейся в моейквартире. И ее прохладные руки на моей голове. И ее голос. Голос Алены — этобыло единственное, что я помнил в эту ночь. Потом я провалился в какой-тострашный сон, в кошмар. Меня почему-то все время пытались скрыть, прикрыть,накрывали одеялами, обкладывали подушками, а я упрямо вылезал и кричал,задыхаясь, чтобы меня оставили в покое, будто люди действительно хотели меняудушить, а мне не хватало воздуха.

Потом снова голос Алены, прикосновение иглы. Мне делалиукол, а я, провалившись в небытие, спал и, кажется, во сне кричал. А может,спал и в промежутках короткого бодрствования кричал. У меня была в эту ночьстранная лихорадка — бросало то в холод, то в жар. Мир вокруг меня расплылся,размазался, окружавшие меня люди казались тенями. Неестественно выгнутыми,плывущими по стенам причудливыми тенями моей памяти.

Утром, примерно в половине двенадцатого, я открыл глаза.Открыл и посмотрел вокруг. Лихорадка прошла. Голова работала нормально. Япочувствовал боль в скулах, словно вчера я слишком сильно сжимал зубы. Поднялголову, осмотрелся. Отметил, который час, и удивился, что проспал так много.Получалось, часов четырнадцать-пятнадцать. Рядом в кресле спала Алена. Это меняудивило больше всего. Я осторожно поднялся, прошел в ванную комнату.

Через минуту я стоял у зеркала, чтобы почистить зубы. Ислучайно увидел свое отражение. Я медленно убрал щетку, поднял руку, словнопытаясь дотронуться до того человека, который стоял напротив. Это был не я. Этобыл совсем другой человек. Седой, с изменившимся вытянутым лицом инеестественным, каким-то мертвым взглядом.

Я поднял щетку, и этот человек поднял щетку. Я облизал губы,и он сделал то же. Все еще не веря в реальность такого изменения, я дотронулсядо своей щеки. И увидел, как человек, стоявший напротив меня, повторил мойжест. Вот, значит, как. Вот каким я стал за эти сутки. Я смотрел на себя взеркало, и переполнявшие меня чувства злости, мести, ужаса, страха, гневапостепенно исчезали. После утраты этих знакомых мне чувств не осталось ничего.Выжженная душа. И только разум твердил мне, что я обязан мстить, отомститьмерзавцам. Выяснить, кто это сделал, и отомстить.

— Ты уже проснулся? — услышал я за своей спиной голос иобернулся.

Резо так и не сумел заснуть в эту ночь. Он сидел у телефона,ожидая звонка и не раздеваясь. Он сидел и ждал телефонного звонка. И когдателефон зазвонил в три часа ночи, он, нисколько не удивившись, поднял трубку.

— Слушаю, — сказал он почти спокойно.

— Это я, — услышал он голос Чупикова, — у нас все в порядке.

— Что произошло? Он жив?

— Жив. Мы приедем к вам через час. Постарайтесь незаметновыйти из дома. Мы будем ждать вас у выхода со двора.

— Кто это мы? — недоверчиво спросил Резо.

— Я и наш друг. Вам опасно оставаться в этом доме. Вы меняпонимаете?

— Все понимаю. Так вы тоже приедете?

— Конечно, приеду. Мы вдвоем приедем. Когда будем у вашегодома, снизу позвоним. У нашего друга есть свой мобильный телефон. Это будетминут через сорок, через час, в крайнем случае. Вы все поняли?