Наевшись, он снова стал разговаривать со мной как с покойной Литицией, умоляя одеться для приема во дворце. Я отнекивалась, утверждая, что сейчас мои девушки вышивают лиф платья золотом.

Выслушав такое объяснение, он на несколько минут отстал, но, когда я хотела вынести посуду, вдруг окрысился: мол, пусть Франка убирает, зря кормим паскуду. Меня же, в смысле графиню Литицию, он усадил за пяльцы, заставляя докончить начатую подушку. И я послушно принялась за работу.

Оно, конечно, правда – вышивать я терпеть не могу, но что же делать, если другим способом графа теперь не унять. Да и у меня с годами начало получаться все лучше и лучше. Загляденье. Цвет свежей крови рядом с цветом запекшейся, цвет свежей листвы рядом с цветом листвы пожухлой.

Я закончила подушку, набив ее конским волосом, когда Альвару уже видел десятый сон.

Мой состарившийся любовник был все еще хорош. Я подошла ближе и поправила сбившиеся седые локоны, не в силах оторвать взгляда от его сделавшегося с годами столь прекрасным лица.

Поцеловав Альвару в губы, я положила вышитую подушку ему на лицо и сверху навалилась сама… Какое-то время подо мной ощущалось движение, но я не сдалась, и граф вскоре задохнулся.

Не доверяя своим чувствам, я пролежала на Альвару до самого утра, разглядывая в свете лампы марокканскую подушку, вышитую по его приказу. Цвет свежей крови рядом с цветом запекшейся, зеленое с серым.

Когда придут ростовщики, я буду мертва или жива. Какая, в сущности, разница, что будет со мной? Думаю, у меня хватит хладнокровия перерезать себе горло, а если не хватит, я всегда сумею подохнуть в тюрьме. Какая разница, когда его, моего любимого, больше нет на свете? Когда благородный граф Альвару спит вечным сном, сном, который никто уже не сможет потревожить.

Альвару, бывало, смеялся надо мной, для чего я так много жру, становясь с годами все толще и толще? Теперь я знаю для чего. И он, думаю, понял.

Марокканская подушка… Альвару говорил, что свежей крови здесь слишком мало.

На столе светится нож Альвару – последнее, что уцелело из его оружия, привезенного из Португалии. Меч давно продан, а Альвару уже несколько лет таскал в ножнах грошовую рукоять без клинка, боясь, что кто-нибудь прознает о наших затруднениях.

Как сверкает нож!

Очень скоро на этой подушке будет в изобилии свежей крови. Все, как ты хотел, милый Альвару. Спи спокойно, дорогой мой, мой любимый, мой муж, мой верный и преданный рыцарь. Скоро, уже очень скоро твой юный паж Ферранте, сняв сапоги, побежит за тобой.

Как светится нож! У меня никогда не было такого воображения, как у Альвару. Страха тоже нет.

Я подняла подушку, в последний раз посмотрела в лицо Альвару. Казалось, он безмятежно спит.

Ах, Альвару, Альвару! Наша жизнь закончилась, как заканчивается ночь. Впереди день. Теперь я, старая дура, могу, наконец, сказать, что любила тебя, как еще ни одна женщина не любила мужчину. Любила, ни разу не говоря тебе этого. Я не дарила тебе подарков, но вся моя жизнь без остатка с нашей первой встречи всецело принадлежала тебе одному. Любовь давно уже заполнила мои сосуды и жилы, заменив собой кровь. Любовь то ударяла мне в голову, то разрывала сердце, заставляя его биться с безудержной силой. Любовь теперь подступила к моему горлу, требуя, чтобы я выпустила ее на волю.

Ночь нашей жизни закончилась, встает солнце. Марокканская подушка до краев полна его алыми лучами.

Расступитесь, тени! Силы света одержали победу! Мой рыцарь в сверкающих доспехах отправился в свой победоносный поход. Я последую за ним верхом или пешком, по лепесткам роз или по раскаленным углям, в здравии или болезни, в роскоши или нищете – я буду с тобой, любимый!

Ночь нашей жизни закончилась, встает солнце.