— Как вы думаете, Светлана Карповна, почему Чувашин отказывался с вами встречаться после аварии?

— Совесть его замучила, вот почему!

— По поводу?

— Ну если он видел, в каком состоянии находился Петя, как позволил, чтобы тот сел за руль? А Лариса — взрослая же баба, сама мать — как, как она села в машину к сильно пьяному человеку?! Она что, за свою жизнь не боялась? Или сама была настолько пьяная, что себя не помнила? Знаете, когда она умерла, я, грешным делом, решила, что ее бог наказал!

— А вы в курсе, что Чувашин тоже погиб?

— Погиб? — Абрамова выглядела озадаченной. — Разбился на машине?

— Нет, его убили.

— У…били?

— Полиция подозревает наркоманские разборки.

— Есть все-таки высшая сила! — с просветлевшим лицом воскликнула Абрамова. — Вы не представляете, сколько мне всего пережить пришлось: и репортеры ко мне табунами шастали, на лестничной площадке дежурили и, стоило мне нос высунуть, тыкали в лицо микрофонами и орали свои вопросы — ад просто, а не жизнь! К счастью, долго этот ажиотаж не продлился — видимо, кто-то постарался заткнуть писакам рот, но вот семьи девочек…

— А что семьи?

— Одна мамаша звонила каждый день, настоящая телефонная террористка! Я понимаю, что они потеряли детей, но ведь и я сына лишилась, — за что же меня-то гнобить?! А потом еще и иск в суд подали, отсудили кучу денег. Погодите, вы сказали, что в деле появились новые обстоятельства, — что вы имели в виду?

— Я не имею права раскрывать тайну следствия, — серьезно ответил Дамир. — Могу лишь повторить: у нас есть подозрение, что дело об аварии расследовалось спустя рукава, многие факты и улики не были приняты во внимание.

— Понятно, — с неожиданной горечью вдруг проговорила Абрамова, — весь этот сыр-бор из-за Бузякиной, да? Если бы она не погибла, никому бы и дела не было до моего сына!

Ахметов счел за благо не спорить: как ни крути, а она права, ведь они бы и не узнали об аварии, если бы не стали копаться в личной жизни Ларисы.

— Светлана Карповна, неужели для вас важно, что послужило поводом для возобновления расследования? Неужто недостаточно того, что, если наши подозрения подтвердятся, имя вашего сына будет очищено и вы сами перестанете ощущать вину? Не отрицайте, я много встречал таких, как вы! Вы каждый день по несколько раз говорите себе, что не виноваты в случившемся, но совесть грызет вас изнутри, заставляет задаваться вопросом, могли ли вы сделать что-нибудь, чтобы предотвратить случившееся. Разве вы не хотите, чтобы это прекратилось?

Прошло минуты три, прежде чем Абрамова ответила.

— Знаете, вы правы: мне все равно, почему вы снова взялись за дело Пети. Если вам удастся сделать то, о чем вы говорите, я в каждое посещение церкви буду ставить свечку за ваше здравие!

Ахметов уже намеревался уходить, но вдруг притормозил и достал из-за пазухи два снимка, Искомова и Исаева.

— Светлана Карповна, вам знаком кто-нибудь из этих людей?

Абрамова взяла в руки сначала снимок адвоката и почти сразу же покачала головой. Когда Дамир передал ей снимок неизвестного, ему показалось, что ее рука дрогнула. Однако он мог и ошибиться, потому что женщина равнодушно сказала:

— Нет, ни того ни другого я не знаю. А почему вы спрашиваете? Разве они имели отношение к аварии?

— Вы уверены, что нигде их не видели?

— Как я могу быть в чем-то уверена? — пожала она плечами. — Я до сих пор вижу в толпе лицо сына! Раньше подбегала к незнакомым людям, называла их именем Пети и ловила на себе недоуменные взгляды — разумеется, меня считали сумасшедшей! Может, и этих встречала, но не помню…

Выйдя из дома на улицу под мелкий, противный снежок, режущий кожу лица, словно иголками, Дамир вытащил телефон и набрал Суркову. Выслушав его внимательно, она спросила:

— Что вы намерены делать?

— Алла Гурьевна, мне кажется, надо повторно допросить свидетелей того, как эта компания во главе с Ларисой садилась в машину, — ответил Ахметов. — Неужели они допустили бы, чтобы смертельно пьяный парень сел за руль?

— Вы правы, Дамир, — согласилась Алла. — То, что они видели его за рулем, неоспоримо, но вот в каком состоянии? Если их показания разойдутся с отчетом патолога, можно отправляться с допросами к нему и следователю по делу, ведь они подтасовали улики!

— Точно, ведь не просто так из дела исчезли важные доказательства! — поддакнул Дамир. — Ну так я еду в театр?

— Давайте! Потом, какими бы ни были показания, сообщите мне, ладно?

Повесив трубку, Алла тут же набрала Белкина.

— Слушаю, Алла Гурьевна! — сказал веселый голос на другом конце линии: очевидно, парень наслаждался свободой и работой вне стен СК.

— Вы в палаточном лагере?

— Так точно, опрашиваем бомжей. А что?

— Узнали что-то интересное?

— Мы только начали…

— Александр, мне нужно, чтобы по возвращении в СК вы кое-что сделали.

— Что именно?

— Выясните, не было ли в последние полгода-год каких-нибудь странных смертей по городу.

— Что значит странных?

— Надо искать что-то типа Ларисиного случая.

— Погодите, но мы же решили, что…

— Все в силе, Александр, но никогда нельзя целиком полагаться только на одну версию!

— Вы что-то узнали, да? — догадался парень. — Какую-то новую информацию получили?

— Можно и так сказать, но это — пока на уровне предположений. Мне необходимо подтверждение моих догадок, потому-то я и прошу вас помочь. Сделаете?

— Конечно. Нам нужно еще часа три, а потом…

— Вот и отличненько!

Отключившись, Алла вошла в фойе больницы.

* * *

— Значит, он все-таки вам рассказал!

Гурнов выглядел удивленным, но в то же время на лице патологоанатома читалось облегчение: видимо, это дело тоже не давало ему покоя.

— Да, Моно… в смысле, Владимир Всеволодович попросил меня о помощи. Так уж вышло, что в данный момент я расследую дело, до странности похожее на ваше!

— Неужели?

— Женщина погибла, упав с балкона собственного дома. Она — личность известная, вы ничего не слышали?

— О ком речь?

— О Ларисе Бузякиной.

— Я что, должен ее знать? — недоуменно поднял брови патолог.

— Она актриса, играла в театре, в сериалах.

— Знаете, Алла Гурьевна, я не театрал, а сериалы — в жизни ни одного не видел!

— Не может быть!

— Ах да, один все-таки помню: лет тридцать назад, бразильский, кажется. Там про рабыню, которая, если я правильно помню, влюбилась в плантатора.