После рождения Люки я сначала «сидела» дома, муж зарабатывал на семью один, и приходилось скрупулезно рассчитывать финансовые возможности, хватало только на еду. Правда, продукты были качественные, свежие и вкусные, как в магазине, так и на рынке. Санитарные меры и нормы осуществлялись драконовские и, не дай Бог, если на рынке вдруг (да нет, это было невозможно), появилось бы тщательно не проверенное санитарным врачом мясо. Все деликатесные продукты: буженину, сырокопченую колбасу, икру (в приемлемых количествах и для детей) я покупала в магазине «Диета», расположенного достаточно близко от дома. Делала я это во время прогулки с Люданькой, обкладывала всего бедного ребенка бакалейными и колбасными изделиями, еще оставалось место в сеточке под коляской. Оставить коляску можно было у магазина совершенно свободно и безопасно, равно как саму коляску в подъезде дома или у поликлиники. За мясом ездили раз в неделю на Тишинский рынок, приобретался свежий окорок, дома порционно делился, и все мои домашние питались вкусно и обильно. Алёнке в школу обычно предлагались пара достаточно вкусных и калорийных бутербродиков с сырокопченой колбаской или с «баженинкой» и яблоко на перекус.

Кошмарные школьные завтраки, подозрительные даже на вид сосиски и синее пюре – эта забота государства о здоровье подрастающего поколения пришлись уже на пору обучения Люки и захватила старшие классы Леночки. Идея-то сама по себе хорошая, прекрасная! – горячие завтраки!, но доведенная до абсурда – съедай что-то неудобоваримое. Мне приходилось предоставлять справки о больных желудках дочерей, чтобы избавить их от несварения или пищевого отравления. Кстати, так делали многие родители, все знали об этом: и школа, и Министерство образования, и врачи, но делали вид, что «король не голый». Мусорные баки школьных столовых забивались несъеденными обедами, и такое безобразие никого не волновало. Радовало это только уборщиц и работников буфета, т.к. чаще всего они были из области и держали приусадебное хозяйство. Свинки прекрасно жирели на столовских горячих завтраках, а потом продавались родителям школьников на рынке – этакое обеспечение обедами наоборот.

Кроме всех забот с ребёнком-первоклассником, малышом-капризулей, заучившимся вдоску мужем, ну и таких «мелочей» как повседневные стирка-уборка-готовка, мне всё-таки надо было и закончить последний год учебы, не бросать же институт! На зимнюю сессию я не поехала, и нужно было выполнять работы в двойном объеме, впереди летняя сессия, а там и госэкзамены. Приходилось вертеться, и тут мне помогала моя маленькая старшая доченька. Придя из школы, сделав уроки, она с удовольствием и с большой ответственностью гуляла с Люляхой: упаковав ляльку в коляску – мне коллеги из детсада перед отпуском подарили очень милую колясочку нейтрального светло-бежевого цвета. Я отправляла дочек гулять, строго-настрого наказав Алёнке не отходить от коляски.

Сама же в это время быстро-быстро писала очередную контрольную работу или опять же на скоростях что-нибудь выполняла по хозяйству, приготавливала обед-ужин, стирала, убирала. Время от времени поглядывала в окно, как гуляют мои дочки, и наблюдала умилительную картину: Алёнушка, попрыгав некоторое время со скакалкой, подбегала к коляске, заглядывала туда и несколько раз по-хозяйски качнув колясочку и даже кое-что поправив там, удовлетворенно отходила и начинала опять прыгать, честно выполняя мою просьбу-приказ не отходить от сестрички ни не шаг. Алёна была еще в детстве ответственным ребенком. Заметив, что она несколько сутулится, я, во-первых, записала её в бассейн, во-вторых, сшив матерчатый тор, водружала его на голову дочери, клала на него книгу или мяч, и Алена по 20-30 минут в день ходила, сидела, читала с этим сооружением. Если оно падало, значит осанка в этот момент была неправильной. Леночка уже сама выравнивала балансировку и спокойно дожидалась окончания сеанса. И что же? Ребенок до сих пор не сутулится, что нельзя сказать о Люсе. Она ныла, не хотела носить корректирующий спинку пояс («давит! режет! неудобно!»), а уж о гимнастике и говорить нечего. Плавать, правда, любила. Люка не была проблемным ребенком, но одно в ней очень меня беспокоило: она практически не ела, вернее, ела чуточку-чуточку и выплевывала, не в пример Алёнке, грудь отталкивала с нескрываемым отвращением и даже отплевывалась, паршивка:

«Тьфу-тьфу!». Я пыталась её кормить детскими смесями, которые уже появились тогда в продаже, готовила смеси сама, т.к. магазинные были до отвращения приторными, но ничего не помогало: Люка съедала за одно кормление, примерно, по граммов 10-15 и очень мало прибавляла в весе, что меня ужасно огорчало, тем более в поликлинике врач вписала в её карту: «Ребенок пониженного питания». Получалось, что мать морила ребенка голодом, а посоветовать те же врачи мне ничего не могли, кроме как бросить небрежное указание: «Кормите, мамаша!» Впрочем, это безапелляционное заключение, «ребенок пониженного питания», было таким же нелепым, как и определение «ребенок пониженного развития», какое заслужила Алёна при собеседовании перед поступлением в первый класс, и только потому, что на вопрос: «Сколько у курочки ножек?» честно и ясно ответила: «Четыре». А видел городской ребенок эту пресловутую курочку только на столе в вареном или запеченном виде и всегда, как ей казалось, с четырьмя ножками. И это заключение она сделала, несмотря на все игры «в школу» и при очень хорошем словарном запасе! Не я пришла с Алёнкой на это тестирование, а бабушка, которая очень оскорбилась за свою ненаглядную внучку, но я её успокоила и объяснила, что «курячьими» и прочими тестами никогда ничего доказать и определить невозможно, в чём и сейчас убеждена, слишком велик процент случайностей. В настоящее время мое убеждение подтверждается нелепыми тестами-экзаменами – ЕГЭ.

А мучение с кормлениями Люданьки продолжалось примерно до 8 месяцев, когда, отчаявшись, я однажды, уже ни на что не надеясь, предложила ей кусочек мякоти от жареной (!) камбалы. Схрумкав мякушек, Люля потянулась ручонками и четко произнесла: «Дай!» Она очень рано начала говорить, ещё раньше Алёнки, и это слово даже очень хорошо освоила. «Дай!», – так и слупила целый кусок рыбы. Наверное, ребёнку осточертенели молочные кашки в дисперсно-киселеобразном состоянии.

Я перестала беспокоиться, что дочка будет иметь малокровие

или отрицательный вес. Хотя ела она всегда немного.

Дни шли, все мы были заняты, распределение было ещё далеко, но у меня просто не было времени помечтать об этом, а наших мужей в академии, казалось, отучили разговаривать дома, и они даже на вполне невинные вопросы стали бурчать: «Меньше знаешь – лучше спишь».

И напрасно! Отсутствие общения очень разъединяет людей, они перестают понимать друг друга даже в мелочах, наступает отчуждение, дистанцирование. Видимо, такой важный аспект человеческих отношений выпал из-под контроля разных замполитов и психологов