Я его сейчас пну.

И, похоже, он это чувствует, потому что тут же разворачивается и начинает громко считать. Я срываюсь с места, решительно настроенная ошеломить его своим следующим выбором так, что он долго в себя не придет. Вот пусть он теперь бродит по дому целую вечность.

И мне приходит в голову идеальное место: белый шкаф в гостиной. Один из тех предметов обстановки, к которому привыкаешь настолько, что, проходя мимо, уже не замечаешь. А пока я бегу в гостиную, телефон вибрирует: сообщение от Уэсли. «Безумно вкусно», – пишет он под фотографией формы с пончиками почти без пончиков. Тут же вспыхиваю от радости, но стараюсь подавить это чувство.

Двери шкафа заело, но, учитывая их возраст, так было всегда. Да и потом, какой-то причины мучиться и открывать их у меня никогда и не было. Скриплю зубами и дергаю.

– Тебя что, вместе с дверями закрасили?

Из другой комнаты Уэсли кричит мне:

– Четырнадцать… пятнадцать… шестнадцать!

Нет! От страха адреналин только повышается, и следующий рывок оказывается успешным. Тяну дверь, целиком выдергивая ее из петель. И ахаю.

– Уэсли! – зову я.

Слышу топот, он прибегает:

– Что?

– Никогда не догадаешься, что в этом шкафу.

– Там снег? Фонарный столб? Странный маленький человечек наполовину в шерсти и с копытами?

Хватаю его за футболку и тащу к себе. А он будто совсем не против. Встает рядом и тоже ахает.

– Это…

– Да.

– Все это время!

– Похоже на то.

– И! – Он щелкает пальцами, глаза у него круглые. – Наверху! Там такой же белый шкаф! Никогда прежде не задумывался. Он прямо над этим! Это так логично.

За белыми створками все это время был лифт.

Так как старинную мебель вмонтировали в стену, Уэсли уходит и возвращается с топором; вежливо просит меня отойти, и вскоре только белые щепки летят во все стороны. Расчистив пространство, мы отступаем, не веря своим глазам.

Лифт немного меньше, чем я привыкла, но выглядит по-прежнему симпатично, несмотря на годы запустения. Внутри винного цвета ковер. Золотой блок управления. Латунная декоративная решетка, вычурная, в стиле арт-деко. Воздух в нем промозглый, точно в пещере, и холоднее, чем в остальном доме.

– И он просто стоял здесь, прямо в стене, – бормочу я.

Уэсли открывает решетку и заходит.

– Господи, я просто обожаю этот дом.

Нам хватает ума на кнопки не нажимать и лифт не оживлять: и дураку понятно, что столько времени спустя вся система остро нуждается в механике, но даже просто стоять в никуда не движущемся лифте уже потрясающе.

– Знаешь, что это значит? – спрашивает Уэсли, с восхищением разглядывающий шкалу этажей, такой золоченый полумесяц.

Тыкаю в решетку, разглядывая ажурный узор.

– Это значит, что у меня теперь есть еще куча мест для пластиковых цветов.

В полутьме видно только его сверкнувшую улыбку.

– Я тебя нашел, так что я выиграл.

– Тут ты меня подловил, – вздыхаю я, прислоняясь к стенке.

– Почти. – Сейчас в его улыбке больше грусти, и он опирается на противоположную стену. – Тайна за тайну?

От его тона я тут же настораживаюсь, но отказаться от шанса узнать один из секретов Уэсли не могу.

– Хорошо.

– Ты первая. Давай, спроси меня о чем-нибудь.

К такому я оказываюсь не готова и вместо вырвавшегося вопроса, конечно же, задала бы другой, будь у меня немного здравого смысла.

– О чем ты на самом деле думаешь перед сном?

Голубые отсветы работающего в гостиной телевизора вспыхивают у входа в лифт, придавая профилю Уэсли жутковатый, потусторонний вид. Все остальное поглотила тьма.

– Я думаю о тебе, – четко произносит каждое слово он. Вынужденное признание. – Я думаю о тебе, и моей бессоннице это совсем не помогает.

Дышать становится тяжело.

– Еще один.

Он улыбается, разрешая мне это нарушение правил.

– Что в тех коробках в сарае?

Видно, что этот вопрос застал его врасплох.

– Рисунки. Они раньше стояли в моей старой спальне в коттедже, но когда приехала ты, мне нужно было их куда-то спрятать.

Обдумываю новую информацию, размышляя, позволит ли он мне взглянуть на другие его работы. Мне нравится эта возможность увидеть мир так, как его видит он, узнать, что заинтересовало его настолько, что он просто не смог пройти мимо.

– Моя очередь, – понизив голос, напоминает он.

Черт.

– Спрашивай.

– Разве обязательно произносить вслух?

Первая мысль – сменить тему, отвлечь его. Но потом я неожиданно понимаю, что для Уэсли все это – отнюдь не легко. Конечно, нелегко. Уэсли стоит передо мной в брюках, которые надевает только по особому случаю, надушенный одеколоном, которым не пользуется вообще, пытаясь произвести впечатление. Он открылся мне, хотя это и очень сложно. Встретил свой страх лицом к лицу. Безумно застенчивый, он все же себя преодолел.

И я думаю, что, может, это вовсе не такое и взрослое решение – отказаться от того, что может принести будущее, от шанса увидеть, что может расцвести между нами.

Может, решение просто безопасное. Трусливое.

Он переступает с ноги на ногу, выдергивая меня из размышлений. Точно. У него свои страхи и тревоги, и вот так медлить с ответом на вопрос, задать который не каждому хватит храбрости, – особенно мучительный вид пытки.

– Это не имеет значения, – медленно произношу я. – Потому что, мне кажется, я ошибалась. – Ранить меня может кто угодно, но в этом случае отказ от того, что могло бы быть, причинит такую же боль. Что, если все закончится плохо?

А что, если нет?

Надеяться на лучшее – не обязательно безрассудный поступок, а в жизни не гарантировано ничего, ни хорошее, ни плохое.

– Мэйбелл, – настойчиво зовет меня он. – Ты должна объяснить, что это значит.

Я подхожу на шаг ближе, собираясь с духом. Сердце будто мчит со скоростью сто километров в час.

Возможно, Уэсли застенчивый и беспокоится о теме отношений больше всех, кого я встречала, но вот он, передо мной, делает все, что только может. И теперь моя очередь быть храброй.

Тянусь к нему, зарываюсь пальцами в волосы, замечая на лице приятное удивление.

– Я не из тех, кто рискует, – говорю я, пропуская меж пальцев шелковые пряди.

– Я тоже. – Глаза у него серьезные.

– Я столько лет не уходила с работы, которую ненавидела, где меня не ценили, потому что боялась неизвестного. Все мужчины, с кем я связывалась, мне не подходили, и, думаю, в глубине души я чувствовала это, но все равно выбирала их, подсознательно зная, что ни с одним из них будущего быть не может. Зная, что все они ненадолго и что моя жизнь никак не изменится. Я останусь той же, и вокруг будет все то же самое. Уже знакомое меньшее зло.