Страшная тоска звучала в его голосе. Не веря себе, Лесяподошла к коню, погладила. Он покосился на нее добрым карим глазом, попыталсяигриво ухватить за ухо.

— Садись, — велел Добрыня нетерпеливо. Лицо егобыло бледным, даже отблеск заката не скрашивал покойницкого облика. —Пора, пора…

Красный диск солнца опускался к пылающему краю земли. В небеискрились пурпуром облака. Виднокрай прогнулся заранее, готовясь принятьраскаленную тяжесть. Тени по земле двигались длинные, темные, сумерки затаилисьво всех углах, готовые с заходом солнца выйти победно и затопить весь мир.

Леся поехала следом тихонько, страшилась разгневать хмуроговитязя. Корчма осталась далеко за их спинами. Добрыня держался в седле пока ещес трудом, но с каждым конским шагом тело разогревалось, он уже держал спинупрямо, челюсть воинственно выдвинулась, а взгляд стал суровым и надменным.

У Леси из-за плеча по-прежнему выглядывал лук. Добрыняпоглядывал на него все чаще, наконец сказал, морщась:

— Раз уж ты не осталась… проверь лук, тетиву, стрелы.

Она ответила печально:

— Лук цел, одна тетива в запасе. Но стрел только две…Те, заветные, которые еще от Святогора. Добрыня, зачем мы выехали на ночьглядя?.. Хотя бы переночевали!

Он пустил коня прямо по красной земле, залитой горящимсолнцем. Как ночью по озеру ложится лунная дорожка, так и от солнца под копыталег широкий путь из царственного пурпура, который под стать только богам игероям. Добрыня поехал по этой дорожке прямо к раскаленному краю. Солнцеостановилось, ждет, красный диск как открытая дверь…

— Тебе надо было остаться, — ответил он, неповорачиваясь.

— Нет, — ответила она в прямую спину. Видно же,каких усилий стоит держать спину прямой, а плечи раздвинутыми, но едет так,словно на него смотрят тысячи глаз. — Нет, Добрыня… Я пойду за тобой.

Вряд ли он понял, что она сказала, да и Леся сперва неощутила всего глубинного смысла, что наполнил такие простые слова, но ужепонимала, что вот теперь… с этого дня, она в самом деле пойдет не просто с ним,но и за ним.

Он буркнул:

— Покажи лук.

Леся послушно подала лук. Добрыня не стал слезать и упиратьв землю, так только с простыми, богатырский же просто погрузится весь, но несогнется. Раздвоенный конец упер в сапог, Леся вложила в требовательнопротянутые пальцы моток тетивы. Слышно было, как прервалось его сдавленноедыхание. Несколько мучительных мгновений она не дышала вместе с ним, сгибалавзглядом тугое древко, а оно подавалось тяжело, едва-едва, петля в другой рукебогатыря уже начала мелко дрожать…

Когда оставалось с полпальца, Добрыня побагровел, Лесяиспугалась, что у него хлынет кровь из ушей, так уже было, когда ее лук пыталсянатянуть один заезжий богатырь, но Добрыня прохрипел что-то на неизвестномязыке, петелька дотянулась до кончика древка, скользнула в паз.

Добрыня с трудом разогнулся. Тетива зловеще звенела, но еезаглушало его хриплое дыхание.

— Ты еще слаб, — сказала Леся поспешно. — Вонкак ты ослабел от ран!.. И крови потерял много…

— Да, — прохрипел Добрыня. — Но я еще вдетстве дубы сгибал… Что у тебя за лук? Дай-ка стрелы…

Молча она вытащили обе. Добрыня в изумлении вертел их впальцах, взвешивал на ладони. Леся понимала, что только благодаря своему весуони летят так далеко и бьют точно, не давая себя снести ветерку, но как-тонеловко, когда мужчина смотрит на тебя как на здоровенную медведицу…

— Ты сам хочешь пострелять? — спросила онаосторожно. — Но на закате какая птица пролетит?.. У них у всех куринаяслепота, даже у гордых орлов.

Он протянул ей лук:

— Да нет, просто…

Сам не знал, зачем спросил про лук, ибо пребывал врастерянности: не мог сидеть, когда до страшной гибели остались считаные дни,надо успеть раньше, надо по своей воле: это появляемся на свет не по своей, нозаканчивать мужчина должен по своей, заканчивать красиво, гордо, но в то жевремя другая часть души твердила, что это смешно — выбираться на ночьглядя…

И все-таки… все-таки надо идти!

Его челюсть воинственно выдвинулась вперед. Кровавый закатпадал на худое лицо. Острые скулы блестели. Леся видела, с каким напряжением онвсматривается в красное небо. Птицы в это время слепы, но все же нечтомелькнуло между облаками, видны взмахи крыльев, странно длинный хвост, поджатыек брюху лапы…

— Боги, — ахнула за спиной Леся, — что жеэто?..

— Змей, — ответил он хмуро. — Не видела еще?В каком же ты лесу только и жила? Пусть себе летит.

Небо потемнело, сотни, а затем и тысячи звезд высыпали повсему небосводу. Холодный воздух не успевал охлаждать разгоряченное лицо. Оннесся через ночь как раскаленный булыжник. Копыта стучали сухо и часто. В двухшагах почти беззвучно скользила Леся на такой темной в ночи лошади, чтоказалась летящей по воздуху.

Вскоре потянулись деревья, лес пошел ровный. Конь Добрынинесся по опушке, серебристый свет исчезал уже в двух шагах до стены леса, адальше из глубокой черной тени торчали только посеребренные верхушки деревьев.Мир был залит серебристым лунным светом, в мертвой тиши стук копыт разносилсяпо всей долине. И если где-то живут вблизи чудовища, то обязательно услышат…

Черная стена леса начала приближаться и справа. Некотороевремя они мчались между двумя стенами, затем деревья с левой стороныпридвинулись так близко, что копыта уже потонули в темноте. Леся застыла встрахе, всюду чудились страшные звери, отовсюду тянулись страшные когтистыелапы. Так они мчались и мчались, наконец лес справа и слева разом ушел встороны, а кони освобожденно мчались по залитому лунным светом миру.

Леся все чаще поглядывала на эту черную глыбу в сверкающих доспехах,что пропарывала воздух верхом на скачущем рядом коне.

— А что? — прокричала она наконец. — Дажесмерд иной раз берет по две-три жены!

Добрыня долго не отзывался, а когда прокричала снова, чутьповернул голову. На нее взглянуло бледное лицо с темными пещерами на местеглаз.

— Что?

— Я говорю, у бояр бывает по десятку жен!

Добрыня прорычал:

— Ты это к чему вдруг?

— Да так, вспомнила с чего-то. У князя так и вовсе,говорят, больше сотни! Будет у тебя одна жена вся из золота, другая — счерными, как крыло ворона, волосами, третья и вовсе как огонь… Ну, мир велик,обязательно еще встретишь…

Добрыня несся сквозь ночь как сгусток мрака в блестящихдоспехах. Леся поглядывала украдкой. Со страхом и надеждой подумала: а что,если витязь в самом деле не думает о той принцессе? И вообще не думает оженщинах? Если его сердце занято чем-то иным, страшным? Даже не битвами, этодля него не страшно, а чем-то… Что с ним? Суров и мрачен, как древняя скала,глаза обшаривают виднокрай, все ищет бури, как будто в бурях…