— Мертвых? — переспросила Лукреция. — Их много?

— Это не твое дело, — рявкнул Коршун. — Ну, так что?

— Вдохнуть еще раз холодный ветер, — произнесла Лукреция задумчиво. — Еще раз пройти по земле, ощущая под ногами камешки, податливый песок… конечно, я согласна.

— Какой еще песок, — вкрадчиво ответил Коршун. — Некогда тебе будет разгуливать. Всю жизнь, что я подарю тебе, ты потратишь на служение Коршунам. Не иначе.

— А что мне делать остается? — безразлично ответила Лукреция. — Я согласна. Давай сюда свою магическую жизнь, пока мой разум не погас. Я чувствую, что скоро не смогу вымолвить и слова, и если ты не хочешь получить безмозглого мертвеца…

Коршун не стал слушать, что еще скажет ему Лукреция. В том, что она остра на язык и готова язвить, он не сомневался, но и слушать не желал. Одним рывком он разодрал ее корсаж абсолютно, обнажая ее рассеченную королевской косой грудь. Его пальцы с нескрываемым отвращением развели разбитые ребра, и хрустальное, ненастоящее сердце скользнуло в ее тело.

— Так живи же магией! — торжественно произнес Коршун, отступая от оживленного им трупа.

Лукреция, чья грудь заросла под магическим воздействием волшебного артефакта, несколько раз вздохнула, тяжело, шумно, жадно хватая раскрытым ртом воздух. Коршун смотрел на девушку с недоверием, словно сам был не уверен в действии артефакта, но она не только жадно задышала — оттолкнувшись руками, налившимися силой, от пола, она поднялась, чуть покачиваясь — и прикрыла грудь, как любая живая девушка, застыдившаяся своей наготы.

— Что это за волшебство? — выдохнула Лукреция. — Я не ощущаю себя живой, но и мертвой тоже… Какое странное чувство…

— Отлично, — произнес Коршун, любуясь на дело своих рук. — Ну что же… Твою магию поглотила Королева, но хрустальное сердце даст тебе иную силу. Отныне ты магии Воронов не подчиняешься! Запомни это хорошенько. Идеальный агент — знающий Воронов и не боящийся их силы!

* * *

Белоснежное постельное белье шуршит, как крылья Святых Воронов. Анна со стоном поворачивается на бок, и тут же чувствует, как сильная рука прижимает ее к чему-то жесткому, твердому…

— Ты проснулась, наконец-то? Я так долго ждал, когда ты откроешь глаза…

Анна не знала, сколько она спала. Вероятно, очень много. Вероятно, пару-тройку суток. Она чувствовала, как ее тело нехотя подчиняется, когда она пытается потянуться, двинуться. Королева раскрыла глаза, и Король, со мехом прикусив губу, отвел от ее лица тонкие пряди коротко отсеченных волос. Он прижимает ее к себе, к своему телу, и Анна понимает, что в его объятьях много желания и страсти, гораздо больше, чем может рассчитывать иссеченная шрамами хромая девушка.

— Засоня, — произнес он почти шепотом, все так же пристально вглядываясь в ее лицо. — Ты выспалась? Вернула свои силы? Ты сражалась храбро и страстно, я знал, что ты победишь, стоило тебе поймать отсеченную косу.

Король привлекает ее к себе, и Анна задыхается от смущения, понимая, что под окутывающим ее белым облаком белья, под теплым одеялом она обнажена, а Король прижимает к себе ее беззащитное тело, даже не одетое в легкую рубашку.

— Ваше Величество, я чувствую себя отлично…

Анна краснеет, когда Король одним движением оказывается на ней, прижимаясь животом — ей приходится развести колени, чтоб он устроился удобнее меж ее ног, такой сильный, живой, горячий. Раны ее не болят — это она поняла, когда его рука скользнула по ее телу, повторяя тонкую нитку шрама, который побелел и стал совсем незаметным, словно ему много лет. «Я заговорю твою боль», — пообещал Король. И, судя по всему, ему пришлось долго шептать заклятья над бесчувственной Анной. Ни один из порезов не болит, даже бедро, которое пострадало больше всего, почти не ноет. Его Король касается с особенной бережностью, словно проверяя, как срослась шелковистая кожа.

— Хорошо, — бормочет он, всматриваясь в ее черты, разглаживая ее неловко отсеченные волосы. — О, как ты напугала меня. Как же ты напугала меня! Я подумал, ты проспишь год, а то и более, и я не получу ни одного поцелуя до самой зимы…

— Вы заслужили их тысячу, Ваше Величество, — совершенно искренне ответила Анна, обнимая Короля и с удовольствием сжимая колени на его талии. — Я почти здорова… почти ничего не болит.

Она обвила руками его горячие плечи, прижалась животом к его животу, коснулась его лица губами и почувствовала, как он дрожит в ее объятьях. Тело его стало жестким, напряженным, как натянутая тетива, он зажмурился и спрятал свое лицо на ее шее, чуть касаясь губам ее кожи.

— Ради всего святого, — шепнул он, зажмурившись, — не смей! Не провоцируй, не соблазняй меня! Не смотри так, не разводи ноги с такой готовностью! Я еле сдерживаюсь, чтоб не взять тебя тотчас, дико и безумно, закрыв твой рот поцелуем, чтоб не было слышно криков…

— Отчего же вы сдерживаетесь, Ваше Величество!? — изумленная, ответила Анна, поглаживая его поясницу, которая была такая же гибкая, как ее собственная.

— Твоя нога, — шептал Король, запуская ладони под ее ягодицы и вжимаясь жадно в ее тело, подрагивая от нетерпения и возбуждения. Его возбужденный член касался ее лона, прижимался к мокрым губкам, и Анна очень хотела коварно вильнуть бедрами, чтоб он оказался внутри нее. — Я видел… она долго будет беспокоить тебя…

— Это ничего, — растворяясь в его желании, ответила Анна, блаженствуя от поцелуев и жадных поглаживаний. — Я всю жизнь была хрома. Я привыкла к этой боли. Я ее даже не замечу. Если Вы хотите, Ваше Величество… то мне остается лишь разделить ваше желание…

— Точно? — произнес Король. Анна чувствовала, как он направляет член в ее лоно, слишком нетерпеливо и поспешно, и вскрикнула, когда он проник в ее тело и вжался в ее раскрытые перед ним бедра.

— Ох, — выдохнула она, цапая коготками его плечи и обнимая его ногами.

— Точно? — повторяет он с первым толчком в ее тело.

— Да, да, да! — выкрикивает она и прячет лицо, прижимаясь лбом к его плечу. Она не хочет смотреть в его глаза, не хочет игр, объяснений. В его желании она усматривает нечто большее, чем жажду наслаждения, больше чем жажду обладания. Он долго был рядом, поджидая, когда она проснется, чтобы овладеть ею — израненной, с обрезанными волосами, уставшей и больной. Овладеть не затем, чтобы показать свою власть, а чтобы выразить свою любовь, свою нежность, приласкать это дрожащее от боли тело, стереть ее боль, заслонить собой весь мир, который слишком жесток…

— Моя Анна…

Девушка захлебывалась дыханием, прогибаясь навстречу толчкам в ее тело, таким сладким, таким глубоким, что она зажмуривалась до слез, закусывала губы и обхватывала Короля сильнее, отдаваясь ему с нескрываемым жаром.

— Что же ты плачешь, маленькая моя? Что ты плачешь, любимая моя? Разве тебе нехорошо со мной?

— Я такая некрасивая… — всхлипывает Анна. — Лукреция изуродовала меня…