Это был ужасный и очень безжалостный удар; даже если б Лукреция осталась жива, она была бы навсегда, бесповоротно и уродливо искалечена. Это увечье было б равноценно тому, что Анна выколола ей глаза, лишила языка, рук и ног, оставив навсегда глухой и слепой. И этот коварный змеиный укус означал, разумеется, безусловную победу.

Широко раскрыв изумленные глаза, разжав ослабевшие вмиг пальцы, из которых горстями сыпались, словно тухнущие искры, маленькие звезды, Лукреция, остановленная прямо в броске, шагнула вперед — и рухнула во весь рост вперед, к ногам бесстрашной и беспощадной победительницы. Тело ее выгнулось в агонии, и чародейка застыла комком черных растрепанных перьев на полу.

— Победа! Победа! — эхом разнеслось по залу. Свидетели повторяли это тысячами голосов, и все их голоса сливались в один — в голос Королевы, которая крепко сжимала свое оружие.

— Корона — моя! — выкрикнула она, и Свидетели, как эхо, вслед за нею повторили эти слова, пища и бася. — Я завоевала право носить ее, я — Королева!

Она пошатнулась от слабости и боли, но поединок еще не был закончен.

Взгляд ее переместился на Коршуна, который был связан своими неосторожными словами с Вызовом Лукреции, и дымные тени заметались над его головой, потирая зловеще призрачные ладони.

— Я… я… — лепетал Коршун, невольно отступая прочь от Королевы, чей взгляд был страшнее призраков, касающихся его холодными мертвыми руками. — Я признаю! Мы проиграли! Ваша победа!

— Признает! Признает! — призраки разразились тревожными и радостными криками. Их руки ухватили его под локти, нажали на его плечи, и Коршун, выкрикнув коротко и страшно, словно его на колени ставил палач перед плахой, упал на пол.

— По правилам нашего Вызова, — медленно произнес Король, словно находясь в полусне, — Королева имеет право оскорбить вас, потому что она выиграла.

Глаза Коршуна, крепко схваченного призраками, тревожно забегали, заметались, то с ужасом глядя на сурово молчащую Королеву, то на бесстрастного Короля.

— Я не подчиняюсь вашей магии! — выкрикнул он.

Король чуть качнул головой, обвел жестом Свидетелей.

— По-моему, — заметил он, — подчиняетесь.

Королева молча и кровожадно подняла свое оружие, взмахнула им, примеряясь и прицеливаясь по Коршуну. У того от страха зубы зацокали, губы затряслись так, что он не сразу смог выговорить хоть одно слово.

— Вы не посмеете! — заверещал он трусливо, неотступно гладя, как раскручивающаяся в воздухе коса раскаляется, чертя алые круги. — Это нападение на посла! Это верная война! Я этого так не оставлю!

Король, зло глядя на Коршуна, упрямо мотнул головой:

— Бей, Анна! — почти выкрикнул он. — Война — значит, война! Никогда больше Ворон не поклонится Коршуну! Достаточно я терпел ваших издевок…

— Ты поплатишься! — завопил Коршун, рванув из призрачных рук Свидетелей. — Ты пожалеешь!..

Яркая металлическая коса, стервозно свистнув в воздухе, полоснула Коршуна поперек лица так, что он захлебнулся собственным воплем и кубарем покатился, обрастая перьями. Огненная змея, выгибаясь, торопливо пожирала магию Коршуна, вырванную из его тела, и он орал, жалуясь, скача по залу и теряя перья. С последним прыжком он подскочил к неподвижно лежащей Лукреции и ухватил ее огромными когтями. Огненная коса полоснула, но промахнулась, и лишь мраморный пол рядом с Коршуном взорвался мелкими осколками. Все так же ругаясь на непонятном птичьем языке, Коршун увернулся и от следующего удара, расправил крылья и рванул прочь, в окно, унося с собой бессильное тельце Лукреции.

Только после того, как Коршун скрылся, Анна ощутила всецело как болит ее израненное тело, и как непривычно воздух холодит открытую шею. Она попыталась сделать шаг, но захромала и упала бы, если б ее не подхватил подоспевший Король. Обхватив ее обессилевшее тело, он прижал Королеву к себе, отирая ее горькие слезы.

— Славная моя, храбрая птичка, — прошептал он, отводя от ее лица пряди коротко обрезанных волос. — Храбрая моя девочка!

— Снова хрома, — сквозь слезы вымолвила Анна, едва сдерживаясь от рыданий. — Не смотрите на меня, Ваше Величество, я теперь такая уродина…

Король тихо рассмеялся, крепче прижал ее к себе, убаюкивая.

— Нет, нет! — зашептал он, поднимая ее на руки. — Что косы? Они отрастут вновь. Нога заживет; порезы затянутся, боль я заговорю. Ты все та же Анна, которую я полюбил. Моя маленькая Анна.

* * *

Безжалостным и точным ударом Королевы Коршун был изуродован ужасно и бесповоротно. Она вернула ему оскорбление сполна, оставив на его лице след от своей магии. Раскаленный конец косы королевы рассек, расколол ему лицо наискось, ото лба до подбородка, перебив переносицу, прочертив глубокую алую рану на щеке, выстегнув глаз и разрубив верхнюю губу так, что обломанные зубы торчали наружу. После этого удара Коршун никогда уж не сможет назвать себя красивым или хотя бы хоть сколько-нибудь приятным.

Постанывая от боли, глядя на себя в зеркало, он промокал выгоревшую в его лице полосу, отчасти с ненавистью поглядывая на тело Лукреции, сваленное в углу, словно куль с тряпками.

Изломанная кукла. Проигравшая.

Обожженная магией неживая девушка. Коршун заглянул в ее глаза, уже остановившиеся и остекленевшие, мертвые, и брезгливо ткнул ее носком сапога.

— Неудачница, — протянул он. — Как можно было проиграть дерущейся впервые?!

Не слишком ли много он поставил на эту дерзкую девчонку? Прополоскав рот, горящий после ранения, все еще чувствующий металлический привкус магической косы Королевы и запах гари, Коршун снова склонился над неудобно лежащей девушкой, набрал в рот заживляющего отвара и прыснул ей в лицо.

От этого неловкого душа — у Коршуна меж разбитых королевской косой зубов лилось, как из худой кружки, — Лукреция дрогнула, с хрипом втянула воздух в растерзанную грудь. Глаза ее сделались осмысленны, она попыталась приподняться, прикрыть голое тело, но Коршун остановил ее.

— Лежи смирно, девица из рода Воронов, — велел он, прижимая носком сапога бледную кисть ее руки. — Не то зелье слишком быстро выветривается, а у меня его нет так много, чтоб болтать с тобой всю ночь.

— Хозяин дохляков, — привычно ругнулась Лукреция, слабо оседая на пол, и Коршун усмехнулся, рассматривая, как мертвая пытается показать ему свой характер.

— Так что, девица из рода Воронов, — произнес Коршун, — хочешь ли ты жить?

— Странный вопрос, — безжизненным голосом произнесла Лукреция, не пытаясь более подняться. — Жить хотят все. Абсолютно все.

— И ты станешь служить мне? — уточнил Коршун.

— А ты действительно сможешь подарить мне жизнь? — с удивлением пробормотала Лукреция. Коршуну показалось, что она попыталась сесть удобнее, чтобы не быть похожей на бессильный уродливый труп.

— Могу, — холодно ответил Коршун, отворачиваясь от девушки. — Только Бражник не должен будет тебя увидеть. Эта гадкая тварь видит все, и мертвых он видит тоже.