Уже не помню в какой раз за сегодня меня накрывает волной, хотя сейчас и не реальной, но от нее перехватывает дыхание не меньше, чем от настоящей. Что, если источник все-таки есть, просто он не на виду? Под землей. Глубоко. Или не очень. Так же, как в Кэйпдоре?!

Я думала об этом на побережье, пока меня не арестовал прибрежный патруль — за то, что я приближалась к воде. Правда, потом у меня это напрочь вылетело из головы, и больше я к этому не возвращалась.

Мысль о том, что под сердцем Ландорхорна может оказаться подземное море — фантастическая. Нереальная. Если бы это было реально, въерхи бы об этом знали, его бы уже давно осушили, сделали все, что возможно, чтобы убрать источник подавления их силы как можно дальше от себя.

Нет. Такого не может быть.

Или может?

Я должна рассказать об этом Лайтнеру.

Эта мысль — еще более фантастическая, но именно она придает мне спокойствия и уверенности. Я больше не одна. Я с ним. Мы вместе.

Мне приходится повторить это перед зеркалом несколько раз, чтобы окончательно успокоиться. Как раз в это время раздается тихий стук в дверь:

— Вирна?

— Я сейчас выйду, — отвечаю, отжимая волосы полотенцем. — Две минуты.

Дверь распахивается раньше, чем я успеваю хотя бы завернуться в полотенце.

— Митри, ты… — я осекаюсь, потому что на пороге двое мужчин, запечатанных в черное. Единственное, что на них светлое — это погоны, не классические военные, а знаки отличия Подводного ведомства.

— Вирна Мэйс, — металлическим голосом сообщает один из них. — Вы обвиняетесь в связи с Ныряльщиками и участием в организации убийства Ромины Д’ерри. У вас есть пять минут, чтобы одеться и пойти с нами по своей воле, в противном случае мы будем вынуждены применить силу.

Второй недвусмысленно кладет руку на кобуру, я вижу бледную перепуганную Митри, и дверь закрывается. Отрезая меня от той реальности, в которой это все происходит. В этой я еще могу сделать вид, что я просто приняла душ, сейчас выйду к сестрам, мы будем пить льяри и наконец-то поговорим откровенно. Вот только за этой дверью никакого откровенно не будет.

То, что случилось несколько минут назад, наглядно показывает, что я могу разворотить этот дом, но здесь мои сестры и еще множество невинных людей. К счастью, сейчас мои глаза обычные, а значит, этого они не увидели.

Не увидели.

К счастью.

От того, чтобы снова сорваться, меня отделяет очень тонкая грань, и чтобы на ней удержаться, я представляю лица сестер. И Лайтнера.

По крайней мере, я сказала ему все, что хотела. Даже больше того, что хотела.

От страха меня начинает тошнить, приходится опереться руками о раковину и глубоко дышать, пока паника не отступит. После этого я иду к двери, приоткрываю ее.

— Митри, принеси мне одежду, пожалуйста.

И тапет.

Этого я сказать не могу, потому что на нем — открыта едхова страница с едховыми запрещенными статьями, о котором мне вообще знать не положено. Остается только надеяться, что они этого не увидят, как не увидели глаз лиархи.

У сестры дрожат губы, она мотает головой под пристальным взглядом одного из агентов.

— Митри. Принеси, пожалуйста, одежду, — говорю я спокойно и четко. — Мне нужно одеться, а здесь ничего нет. Я не могу идти так.

Это срабатывает, потому что сестра срывается с места. Под взглядом мужчины, устремленным на меня, быстро захлопываю дверь. В довершение ко всему у меня начинает кружиться голова, и чтобы не сползти вниз, приходится прислониться к стене спиной. Там я снова напоминаю себе, что у меня здесь — две сестры, две маленькие перепуганные девочки, которым хватит того, что они увидели и того, что за мной пришли. Бьющаяся в истерике я — совсем не то зрелище, которое им сейчас нужно.

Снова стук в дверь, Митри отдает мне джинсы и свитер, хочет что-то сказать, но я качаю головой и снова закрываю дверь. Быстро одеваюсь и выхожу.

— Мне нужно высушить волосы.

На меня смотрят так, будто я сказала совершеннейшую глупость. Честно говоря, мне сейчас и самой так кажется, потому что в такой ситуации волноваться о мокрых волосах бессмысленно. Учитывая то, в чем меня обвиняют. Хорошо хоть, что здесь нет Тай, она в комнате, куда ее отвела Митри. Я безумно хочу увидеть ее, но ей лучше этого не видеть.

— Митри, все…

Я хочу сказать «будет хорошо», но слова застывают у меня на губах, потому что в руках одного из агентов мой тапет, а из моей комнаты доносится шум, похожий на то, когда просто открывают все подряд.

— Оставьте, — спокойно говорю я. — Здесь вы больше ничего не найдете.

Тот, кто со мной говорил, окидывает меня взглядом с головы до ног и кивает. Второй идет к дверям моей комнаты, командует:

— Прекратить обыск, — и выходят еще двое.

— Нисса Мэйс, — мне указывают на дверь, а я шагаю к Митри и обнимаю ее.

— Скажи Лайтнеру, — шепчу еле слышно, надеюсь, она хоть что-то слышит, — что под Ландорхорном живая вода.

У сестры расширенные глаза, особенно когда меня от нее отрывают, но я знаю, что он о них позаботится. Он не позволит, чтобы они остались одни, и чтобы с ними что-то случилось, и он во всем разберется.

Эти последние мысли придают сил спокойно шагнуть за порог. Обернуться и так же спокойно сказать:

— Я вас люблю. Передай Тай…

Мой голос обрывается захлопнувшейся дверью: последний агент покинул нашу квартиру, и мне становится легче. Настолько легко, насколько вообще может быть в такой ситуации. По крайней мере, сестрам сейчас ничего не угрожает, а потом придет Лайтнер.

Колючий ледяной ветер впивается в мокрые волосы тысячей игл, но замерзнуть не успеваю — меня слишком быстро запихивают в темный большой эйрлат с тонированными стеклами. Под сотнями взглядов, прямо на улице. Я слышу шум проспекта до тех пор, пока меня не запечатывает внутри.

Я смотрю на удаляющийся дом, потом отворачиваюсь.

Как раз в тот момент, когда в глазах сидящего напротив агента вспыхивает огонь въерха. Он выбрасывает руку вперед, и прямой удар в лицо отключает сознание.

Лайтнер К’ярд

Оставлять Вирну не хотелось. Особенно после того, что случилось, после того, что она узнала про Ромину. Но иначе я поступить не мог. Она дома, с сестрами, в безопасности, а мне нужно сосредоточиться на другом.

Сделаю все быстро, и смогу так же быстро вернуться к ней.

Больше не оставлю ее никогда.

Тапет завибрировал входящим вызовом, и я провел пальцем по экрану.

— Ты не торопился, — говорю с укором.