Следователю было дано с собой несколько фотоснимков. Алекс надеялся, что тот скоро вернется. Если сами по себе часы не помогут, Алекс уже заранее принял решение обратиться в СМИ, опубликовать фотографию находки с просьбой откликнуться тех, кто их знает. Желательно как можно скорее.

Позвонили из лаборатории по поводу найденных в том же месте ножа и топора. На них обнаружены следы крови, однако они очень старые. Едва ли эта кровь могла принадлежать Ребекке Тролле или неизвестному мужчине, однако точно утверждать нельзя. Алекс содрогнулся при мысли о еще одном трупе.

Он покосился на свои наручные часы. Петер уже должен был добраться до Упсалы. Ему предстоит встретиться с местной полицией и узнать, что им известно. Они уже выяснили, что у Спенсера Лагергрена есть в Упсале бывшая жена, с которой он жил, когда пропала Ребекка Тролле. Петеру было поручено допросить и ее тоже.

Алекс вернулся к спискам телефонных звонков Ребекки. Через них привязать Спенсера Лагергрена к погибшей не представлялось возможным. Единственное, что у них было, – ее звонки на коммутатор Упсальского университета. А это, по сути, ноль.

Никаких электронных сообщений от Ребекки Спенсеру также не удалось найти. Это, в свою очередь, нисколько не гарантировало, что сообщения не посылались, лишь доказывало, что они не сохранились.

Но если они звонили друг другу не более чем пару раз и не переписывались – как же они тогда поддерживали связь? Вывод мог быть и тот, что связи просто не было. И что Спенсер не имел к следствию никакого отношения.

Алекс молил Бога, чтобы так и оказалось.

Из мрака забвения снова выступил образ Густава Шёё. Научного руководителя, который ссылался на Спенсера Лагергрена в доказательство того, что не покидал конференции в Вестеросе и потому не был замешан в убийстве девушки. А теперь этот свидетель, как и сам Шёё, обвинен в сексуальных посягательствах на студентку.

Так вот каким путем они познакомились?

Эта мысль щекотала воображение. А вдруг они в сговоре – Шёё и Лагергрен? Обеспечили друг другу алиби, чтобы никого из них не заподозрили. Между ними много общего: мужчины под шестьдесят, оба недавно разведенные и неравнодушные к молодым женщинам.

Тут позвонил Петер.

– Я побеседовал с нашими коллегами по поводу Лагергрена.

Голос его звучал напряженно, словно он звонил, стоя где-то на улице.

– И что они сказали?

– К ним поступило заявление от Тувы Эрикссон. Она утверждает, что Лагергрен использовал свое положение научного руководителя, чтобы вынудить ее к оказанию ему сексуальных услуг. А когда она не выполнила его требования, он совершенно задвинул ее дипломную работу.

– Проклятье!

– Но я бы не торопился принимать это все за чистую монету. – Голос Петера звучал тревожно, с ноткой задумчивости. – Тут все совсем не так, как в жалобах на Густава Шёё.

– А именно?

– На Густава Шёё пожаловались студентки, которым он несколько раз читал лекции. Они не состояли с ним ни в каких отношениях. В случае с Лагергреном девушка зависела от него. Обвинения предъявлены юной студенткой, которая писала диплом под его руководством и получила плохую отметку. И она ни на что не жаловалась, пока ее работа не провалилась.

– Ты думаешь, она все это выдумала?

– Я говорю только то, что у нее есть основания выдумать такое, чтобы выставить себя в более выигрышном свете. Если ты понимаешь, что я имею в виду.

Алекс прекрасно все понял. Спенсер Лагергрен совершил ошибку – отверг студентку, которая надеялась повысить свою будущую оценку путем близкой дружбы с научным руководителем.

– Она волочилась за ним, а не он за ней, – сказал Алекс.

– Мне тоже так кажется. Похоже на то.

– Так что, мы можем вычеркнуть его из списка? – Алекс задумался.

– Наверняка. Но Лагергрену это мало поможет.

– В каком смысле?

– Покойный отец Тувы Эрикссон был председателем муниципального совета в Упсале и другом местного полицмейстера. Тува Эрикссон пошла прямо к нему. Он лично взял этот вопрос на контроль, раз ему выпал шанс показать себя борцом за равноправие. Если Лагергрену не удастся представить очень убедительные объяснения всей этой истории, его ждут большие неприятности.

Алекс выслушал Петера и прекрасно понял, что ожидает Спенсера Лагергрена. Однако это уже не их с Петером головная боль. Если выпадет подходящий случай, он поговорит обо всем этом с Фредрикой.

– Подводя итоги: как на твой взгляд, все это имеет отношение к Ребекке?

– По-моему, никакого. Однако я намерен побеседовать с бывшей женой Лагергрена, если уж я здесь. Забыл посмотреть ее адрес. Ты можешь помочь мне?

– Конечно, подожди минутку.

Отложив трубку, Алекс открыл служебную адресную базу. Не помня, как зовут бывшую жену, он стал искать на имя Спенсера Лагергрена. В настоящий момент он прописан в Васастане, а вот до того…

По другому адресу – в районе Эстермальм.

Несколько нажатий клавиш на клавиатуре, новый поиск. Он слышал, как Петер окликает его в трубке, но не обращал внимания.

Наконец он снова взял трубку:

– Слушай меня внимательно. До апреля прошлого года Спенсер Лагергрен был прописан по их совместному с бывшей женой адресу в Упсале. Знаешь, куда он перебрался после этого?

– Нет. Ведь он вроде лежал тогда в больнице? После автокатастрофы, о которой рассказывала Фредрика.

– Разумеется, так. Но, переезжая в первый раз, он прописался в Эстермальме, на Ульрикагатан. Рядом с Домом радио, где в последний раз видели Ребекку. Всего в нескольких кварталах от Густава Шёё.

– Какое это имеет значение? – спросил Петер. – К этому моменту Ребекка уже год как исчезла.

– Та квартира принадлежала ему в течение нескольких лет. Ранее она была записана на его отца.

Петер долго молчал. Алекс ждал его реакции.

– Проклятый Дом радио! Все время приходится к нему возвращаться.

– И сейчас мы снова там. Но теперь мы знаем нечто новое: Ребекка искала нового научного руководителя. Ее однокурсница подтвердила, что она решила связаться с профессором Спенсером Лагергреном. И тот же Спенсер проживал неподалеку от того места, где ее видели в последний раз. Не в пользу Спенсера говорит тот факт, что он не поправил тебя в беседе по телефону, когда ты упомянул, что он живет в Упсале. Кроме того, он не проявился за весь тот период, когда она числилась пропавшей, хотя должен был понять: мы хотим побеседовать со всеми, кто так или иначе общался с Ребеккой.

– Но общались ли они? – спросил Петер, который предпочел продолжать сомневаться. – Этого мы не знаем.

– Точно не знаем, но слишком многое указывает на это. Ребекка несколько раз звонила на коммутатор Упсальского университета, где у нее не было других дел. Она записала С. Л. в свой ежедневник. И назвала его по имени в разговоре с подругой, сказав, что намерена связаться с ним.