…Через день мне пришло письмо из администрации о том, что Эвелин уволилась по состоянию здоровья, и не могу ли я взять ее часы. С Ирис мы год проработали душа в душу, а потом она вернулась в Техас. Не прижилась она в нашем северном крае…

Закончился один урок, начинается переменка, беру книгу, чтобы скоротать время, не успеваю углубиться, как подходит важный мужчина и представляет полуодетую девицу. Раскланялись. Они начинают отходить, тут до меня доходит:

– Минуточку? А где Тэд?

– Так вот же – Алиса, она будет вести класс.

– Навсегда?! – охаю я. – Или только сейчас?

Мне жалко, если Тэда заменят, – это мой любимый преподаватель в колледже.

У Алисы вытягивается лицо, мужчина мнется:

– Э-э… мнэ-ээ… ну, как получится, это открытый урок на соискание позиции преподавателя.

Тут я вспоминаю, что действительно, было дело. Ну ладно, думаю, хоть открытый урок поиграю, а то мозги и руки плесенью покрываются от однообразия. Подзываю Алису, говорю, мол, на меня не ориентируйтесь, делайте что хотите, со мной проблем не будет, только демонстрируйте упражнения вот здесь, чтобы я видела, засим и разошлись.

А тем временем в зал начинает прибывать народ – старшие преподаватели с разных отделений, пара модерновых, по контактной импровизации, из администрации дамы, и, смотрю, у дальнего станка пристраивается старший преподаватель факультета, встал и стоит себе тихонько разминается, а рядом жена главного преподавателя всея конторы по классическому танцу. Ну уж если сама боссярша пришла на новенькую смотреть, то дело серьезное! Значит, вправду думают брать – не брать. Обычно, когда все эти соискатели дают открытые уроки, имя того, кого примут, уже впечатано в контракт, а в зрительном зале сидит-подремывает какой-нибудь преподаватель, у которого сейчас рабочий день, или вовсе кто-нибудь из секретарш для видимости, а тут… В общем, расстроилась я, не хотелось бы, чтобы Тэд ушел.

Ну что сказать про Алису… Нормальная, сильная, строгая, комбинации сложные давала, четко по вагановской системе (хотя руки и голова «от Баланчина», но для американской школы это частое явление). Сначала я чертыхнулась – она явно привыкла под консервированную музыку работать – фразировка у нее не идеальная, и останавливает, когда до конца фразы остается совсем немножко, – тут любой среднеопытный педагог дождется конца и кивнет. Подогнала я ей элегантно эти концовочки, но на душе стало тоскливо – это что, я могу получить ее навсегда? Ну уж нет, думаю, еще раз такое сделает, просто оборву музыку по команде, и пусть торчит посреди класса, как дура. И что порадовало – не понадобилось! У нее оказалась очень хорошая реакция, и вообще быстро соображает, перестраивается на ходу, ей пары раз хватило, чтобы сориентироваться, как надо, и дальше было все нормально.

У каждого преподавателя есть стиль, характер, внутреннее амплуа. Конечно, педагоги могут творить в любых жанрах и характерах, но есть для каждого один, самый естественный, самый желанный, в который он скатывается по умолчанию, если нет других задач. Этот «характер» пронизывает его урок, хореографию, выбор репертуара, и если вы, например, с ним не совпадаете, то беды большой нет, но и полета не будет, потому что ну кому охота годами играть лебедёвое, когда хочется дон-кихотовое? Зная «характер» преподавателя, можно исподволь «подталкивать» его наверх или, наоборот – «гасить» (например, играть ему ту музыку, на которую он внутренне отзывается, тогда к середине урока он уже находится в разогретом состоянии и рвется в бой – творить. И наоборот – можно загасить «неуютной» для него музыкой, неточными темпами и сбивающими акцентами).

Например, одна дама, что к станку встала, – жизельково-хрустальная. Всегда и везде. Ну, ежли нечасто играть, то ничего, нормально – опять же и книжку почитать можно во время урока – не мешает, но когда эта «пугливая девственность» во всем? Эти нежные ручки крендельком наверх и кукольное реливе? Всегда?! Так и находимся в этом состоянии из урока в урок – не мычим и не телимся. А такое на диагонали, на больших прыжках? Вместо полета это вечное трепетное с придыханием балансе, а потом – скок разок наверх и всё? А жить когда?! (Даже у Портман в «Черном лебеде» не только эта эмоция, а еще и другие некоторые проскакивают, но Портман – это полтора часа для терпеливых по собственному желанию, а мне – играй из года в год каждый день по несколько уроков?! Кто такое вынесет?) И еще, куда ни шло, этот нежный хрусталь на полупрозрачных нимфах-профессионалках, но на малоподвижных коровах, которые занимаются для души, для формы? Корова Жизелью – тяжелое зрелище, таким нужен мощный пинок дон-кихотовым, горящим, чтобы хотелось лететь! Лететь, забыв, что «рожденный ползать летать не может», – может! Еще как может! Но для этого педагог другой нужен, и музыка другая, тогда все что угодно полетит, еще и чувствовать себя будет Нуреевым, не меньше.

Или, например, «Баядерка с корзинкой». Это когда сначала долго тягуче-романсово вас укоряет (за все былые и предстоящие обиды), потом недолго, но навязчиво истерит (собственно, с корзинкой), ну и самый любимый момент – долгожданно умирает. Таким дамам играть хоть и утомительно, но не так скучно, а к припадкам возбуждения можно привыкнуть. Хуже, если класс не отвечает на позывы педагога и стоит столбом, а я же не могу игнорировать – я на работе, мне за это деньги платят, вот вдвоем и колбасимся.

Много существует типов, а с нынешним преподавателем Тэдом мы прекрасно совпадаем. Мне нравится и его отношение к предмету – не бывает проходных уроков, каждый раз выкладывается без остатка и поднимает класс в воздух; и манера преподавания; и, что редкость, но очень важно для меня, – абсолютно музыкален, поэтому работать с ним в удовольствие, мы понимаем друг друга без слов. А его финалы – буйные, бравурные, дон-кихотовые – праздник, ощущение сцены, желание лететь.

А эта Алиса… ее диагональ… может, конечно, она перемудрила, желая продемонстрировать комиссии все, на что способна, и навбухивала всякой всячины, но полетать с этими гантелями на ногах не удалось. И манера у нее – эдакая сдержанная, заумно-вдумчивая. Вдумчивый полет…

Немного взбодрилось, когда мужчины вышли на большие прыжки, да и то потому, что им хотелось выпендриться. Развернулись во всю мощь, но… профессионалы меня поймут – как взлететь, если комбинация не располагает? Может, если бы ей не надо было показывать себя во всей красе, то она задала бы более стройную комбинацию? Хотя общее впечатление от нее – хорошее.

Урок закончился, студентам раздали листы, где они должны проставить свои оценки кандидатке, а я стала продираться к выходу. Танцоры любят читать-писать, сидя или лежа на полу. Растянулись они, ноги в стороны пораскидали и стали заполнять. Рядом педагоги толпятся-обсуждают, у них свои бумаги, а молодая секретарша суетится, раздает листы тем, кто еще не получил. Вполоборота сунула мне листок, я взяла и заулыбалась: мне не положено, это она по ошибке дала, концертмейстеры никогда не оценивают педагогов, да никому и в голову не придет их спрашивать, потому как концертмейстер ничего ни в уроке, ни в танце понимать не могёт, его воспринимают как техническое приложение к преподавателю, в отсутствие которого он не подает ни признаков жизни, ни разума.