Йёста в обмен на две картины купил нам диван. Большой мягкий диван, обшитый темно-фиолетовым вельветом. Мы сидели на нем по вечерам, пили вино и делились своими надеждами и мечтами. А их было довольно много и самых разных. Это заставляло нас смеяться и плакать.

Йёста часто спрашивал меня про мужчин. Он был открытым человеком, легко задавал интимные вопросы. Только он знал про Аллана, но не понимал меня, считая сумасшедшей. Он старался сделать все, чтобы я отказалась от своей безответной любви на расстоянии. Чтобы посмотрела на других. Мужчин или женщин. Для Йёсты разницы не было.

– Важен человек, Дорис, а не его пол. Когда встречаются родственные души, возникает притяжение, и они становятся единым целым. Для любви не имеет значение пол, и людям он тоже не должен быть важен, – обычно говорил он.

Величайшее удовольствие от жизни получаешь тогда, когда можешь свободно выражать свое мнение и получать в ответ любовь, даже если она не соответствует чьим-то ожиданиям и представлениям о норме. Вот почему мне было приятно жить с таким толерантным человеком, как Йёста. Нам было удивительно комфортно вместе. Но мы не были предназначены друг другу для любви. Однажды он даже попытался меня поцеловать. Но мы лишь расхохотались после этого.

– Нет, это было не очень, – смеялся он, высовывая язык.

Больше в наших отношениях не было никаких романтических моментов.

Я прожила свою жизнь не одна. Йёста был моей семьей. И ты, Дженни, ты – моя семья. Моя жизнь была хорошей и приятной, это так. К сожалению, Аллан так и оставался недостижимой мечтой, но у меня была хорошая жизнь.

Я часто думала о нем, когда оставалась одна дома. И чем старше становилась, тем больше думала. Не могла понять, как человек может настолько прочно войти в твою жизнь, как это сделал Аллан. Я бы очень хотела знать, что с ним случилось после нашей последней встречи. Умер ли он на поле боя или прожил долгую жить? Если состарился, как он выглядел? Его волосы стали седыми или он лыс? Он толстый или худой? Построил ли он все те здания, о каких мечтал? Думал ли обо мне? Чувствовал ли со своей женой такую же страсть, какую чувствовал со мной? Любил ли ее так, как любил меня?

Эти вопросы постоянно возникают в моей голове. И так будет до самой моей смерти. Возможно, мы однажды встретимся в раю. Возможно, я наконец смогу расслабиться в его объятиях. Я мечтаю снова увидеть его, хотя бы на небесах, и потому моя вера в Бога того стоит. Если он существует, я бы ему сказала:

«Привет, Бог. Теперь моя очередь. Моя очередь любить и быть любимой».

Непрочитанных страниц оставалось еще много. Много слов. Возможно, на ноутбуке, который лежит в больнице на тумбочке, сохранились еще воспоминания. Дженни перебирает страницы, как мозаику складывая историю каждого человека из жизни Дорис. Читает по порядку про Элейн и Агнес, про Майка и Йёсту. Всего в нескольких страницах таятся целые жизни.

Так много воспоминаний. Так много тех, кого уже нет. Какие секреты они унесли с собой в могилу? Она идет за записной книжкой и листает ее. Ей любопытно знать обо всех, о ком Дорис упомянула. Кто такая Керстин Ларссон? Она записывает ее имя большими буквами в найденном возле кровати блокноте.

Завтра спросит про нее. Как Керстин умерла. Какой след оставила в жизни Дорис.

Она водит по строчкам указательным пальцем. Ее имя тоже здесь есть. Одно из нескольких не зачеркнутых. Но адрес неверный, ее старого дома. Студенческой квартирки, в которой она жила во время короткой попытки получить образование. До Вилли. До детей. Была ли она тогда более счастливой? Ее пробирает дрожь, и она закутывается в кардиган Дорис. Возможно. Она вычеркивает адрес и аккуратно вписывает новый. Адрес, где живет ее семья, где должно жить счастье. Где его нужно искать.

Это Дорис оплатила ее курсы литературного творчества. Шесть месяцев сочинения, чтения написанного вслух и обсуждения. Писать было интересно, а вот читать – ужасно. Она не очень любила критику. А потом вдруг появился Вилли. Сильный, красивый и безопасный. Он заставил ее забыть о том, что ее печалило, они хорошо проводили время вместе: занимались сёрфингом, ездили на велосипедах, играли в теннис. И она сдалась, бросила курсы и устроилась официанткой в ресторан. Что, если бы она не познакомилась с ним? Продолжила бы писать? Дорис до сих пор журит ее за то, что она бросила учебу. Спрашивает, как продвигается книга, словно она продолжила писать. Правда в том, что с тех пор она почти ничего не написала. Но еще правда в том, что желание писать живет внутри нее до сих пор. Она знает, что может этим заниматься. Знает, что у нее есть талант. Чувствует это глубоко внутри. Но кто же тогда будет заботиться о детях? Кто будет готовить им еду и убираться в доме? К тому же даже попытаться слишком трудно. Всего один процент рукописей, предложенных издательствам, становится книгами. Один мизерный процент. Шансы слишком малы. Почему это должна быть именно ее рукопись? Что, если она недостаточно талантлива? Что, если у нее не получится?

Дженни отгоняет эти мысли и, достав телефон, ищет имя Вилли в недавних звонках.

– Привет, дорогой. Как дела, ты уже улетел?

– Нет, мы еще не улетели.

Она вздыхает:

– Пожалуйста, Вилли…

– Я полечу. Я купил билет на утро. Дэвид останется у Дилана, а Джек сам может о себе позаботиться, пока я не вернусь.

– Спасибо. – Она выдыхает, на глаза наворачиваются слезы. – Ох, Вилли, спасибо!

– Я надеюсь, это того стоит. – Он говорит напряженно.

– Что ты имеешь в виду?

– Я понимаю, что ты делаешь, но не понимаю, зачем подвергать ее этому.

– Но… Чего ты не понимаешь? Она умирает. Он был любовью всей ее жизни. Что именно тебе здесь не понять? Это же очевидно. Или ты никогда не был влюблен?

– Дженни! Не начинай! Конечно был. Я люблю тебя, надеюсь, ты не сомневаешься.

– Ладно.

– Хорошо. Не грусти, я лечу завтра к Алану Смиту.

– Ладно.

– Я люблю тебя. А теперь мне пора.

– Ладно. Пока.

Она сбрасывает вызов, вытирает упрямую слезу. Делает несколько глубоких вдохов.

Они познакомились пятнадцать лет назад. Тогда они целыми днями не вылезали из постели. Это была любовь, не так ли? Но это было так давно. Она задумывается.

Наверное, они занимались любовью лишь раз после того, как родилась Тайра. Сейчас, после рождения троих детей, она, наверное, уже не так привлекает его. Она хмурится.

Точно, всего раз после того, как родилась Тайра. Невероятно.

Она забирается на кровать и ложится рядом с Тайрой. А когда-то лежала с Вилли. Очень близко, уткнувшись носом в его шею. Волосы на затылке Тайры намокли и кучерявятся. Как и у Вилли. Она очень похожа на него.