Она перезванивает ему.

– Да? – резко отвечает он.

– Я тоже тебя люблю.

– Я знаю. У нас настоящая любовь. Я никогда не чувствовал ничего другого.

– И мы же все еще влюблены, да?

– Да, конечно же влюблены.

– Хорошо.

– А теперь немного поспи. Отдохни.

– Ладно, посплю.

– Я позвоню, как только узнаю, тот ли это Ал-лан.

– Спасибо!

– Я делаю это ради тебя. Сделаю что угодно ради тебя. Помни это.

– Это любовь.

– Да, именно об этом я и говорю.

В нос ударяет сильный запах мочи, когда она открывает дверь палаты Дорис. Дорис лежит на кровати на боку, а медсестры сменяют ей простыни.

– Они уронили пакет, – объясняет Дорис и морщит из-за запаха нос.

– Вы разлили на ее кровать мочу? – шипит Дженни медсестрам.

– Да, это было… это произошло случайно. Мы все поменяем.

– А разве она не примет душ?

Волосы Дорис снова примялись. Розовое платье промокло и кучей валяется на полу. Пока она ждет стандартную белую больничную сорочку, ее тело прикрыли слишком маленьким полотенцем.

– По расписанию прием душа у нее завтра.

– Но она вся в моче!

– Мы протрем ее влажными салфетками. Если ей нужен душ, для этого потребуется больше персонала.

– Мне плевать, что для этого потребуется! Если вы разливаете на пациента мочу, будьте добры проигнорировать расписание!

Медсестры продолжают протирать Дорис влажными салфетками, смущенно молча. Но одна из них останавливается:

– Извините. Вы абсолютно правы, конечно, ей нужно принять душ. Как думаете, вы сможете нам помочь?

Дженни кивает и ставит к стене коляску со спящей Тайрой.

Они вместе усаживают Дорис на инвалидное кресло и везут в ванную. Ее голова безжизненно повисает, у нее не осталось сил сидеть прямо. Дженни аккуратно моет ее мылом:

– Мы исправим твои волосы.

– Не лягу в гроб непричесанной, – шепчет Дорис.

– Да, не ляжешь. Обещаю. Ты самый красивый человек из всех, кого я знаю.

– Неправда. Это ты.

Она засыпает, как только они укладывают ее на кровать.

Дженни кладет руку на ее лоб:

– Как она?

– Пульс слабый. Сердце все еще работает, но надолго его может не хватить. Возможно, мы сейчас говорим о днях.

Дженни наклоняется и прижимается к щеке Дорис. Как она делала в детстве, когда они сидели на диване в Нью-Йорке. Она вдруг снова стала той маленькой девочкой. Никому не нужной, напуганной. А Дорис ее спасательный круг, благодаря которому она держится на плаву.

– Пожалуйста, ты не можешь меня бросить, – шепчет она и целует ее в лоб.

Дорис продолжает спать и хрипло дышит через раз. В коляске просыпается Тайра и начинает хныкать. Дженни берет ее на руки, но девочка вертится и хочет вниз. Она опускает ее. Ложится на бок рядом с Дорис. Близко, близко. Дышит вместе с ней.

– Вам нужно следить за дочкой, в больнице полно опасных мест и предметов. – Медсестра заходит в палату с Тайрой на руках.

Дженни кивает и виновато улыбается. Берет девочку и дает ей пакетик с конфетами.

Тайра радостно причмокивает. Дженни возвращает ее в коляску и застегивает ремень вокруг ее пухленького тела:

– Посиди немного здесь, пожалуйста. Посиди. Я должна…

– Не может усидеть на месте? – почти неслышно шепчет Дорис.

– Ой, ты проснулась? Как себя чувствуешь? Ты заснула сразу после душа.

– Я очень устала.

– Мы можем не разговаривать, если у тебя нет сил.

– Я хочу тебе рассказать. Все, что не успела записать. И ответить на твои вопросы.

– Ой, их так много, не знаю, с чего начать. Ты так мало написала о прожитых с Йёстой годах.

– Двадцать лет.

– Да, вы так долго жили вместе. Он заботился о тебе? Был добрым? Ты его любила?

– Да, как папу.

– Ты, наверное, так грустила, когда он умер.

– Да. – Дорис кивает и закрывает глаза. – Это как потерять руку.

– От чего он умер?

– От старости. Он умер давно, в шестидесятых.

– Когда родилась я?

– Незадолго до этого. Когда умирает кто-то любимый, рождается другой.

– И ты унаследовала все его вещи?

– Да. Его квартиру, немного мебели и картин. Я продала большие, они оказались неожиданно дорогими.

– Сегодня они продаются за миллионы.

– Только представь, если бы об этом знал Йёста.

– Он был бы рад. Горд. – Дженни улыбается сквозь слезы.

– Не знаю, его не интересовали деньги. Но он мог бы вернуться в Париж, если бы картины начали продаваться раньше. Мы могли бы поехать вместе.

– Ты этого хотела?

– Да.

– Он, наверное, знает, что обрел успех. Возможно, стал ангелом, и вы скоро увидитесь.

Она берет с тумбочки одного из фарфоровых ангелов и протягивает его ей.

– Он так боялся умирать. Тогда говорили, что гомосексуалисты не попадают в рай. Он в это верил.

– Он был религиозным?

– Не публично. Наедине с самим собой. Как и все мы.

– Если рай существует, то там тебя будет ждать Йёста.

– Сможем устроить вечеринку.

Дорис ловит ртом воздух, пытаясь рассмеяться.

– Ты такая замечательная. Так чудесно слышать твой смех. Он заставляет меня идти вперед. Я всегда вспоминаю, как ты смеешься, когда мне трудно.

– Зефирная война.

– Да, ты помнишь! – Дженни смеется при этом воспоминании. – На той кухне, где из-за стола не хватало места. Ты, я и мама. Мы так много смеялись. И ели зефир. У меня весь вечер болел живот.

– Немного глупости никогда не помешает.

Дженни кивает и гладит волосы Дорис. Тонкие пряди мягкие, как у ребенка.

– Давай приведем твои волосы в порядок.

Дорис засыпает, когда она накручивает тонкие волосы на бигуди. У нее тяжелое дыхание. Тайра доела все конфеты, но Дженни не обращает внимание на ее нытье в коляске. Продолжает причесывать и накручивать. И только когда медсестра обращает ее внимание на плачущего ребенка, она наконец берет ее на руки.