– Первое, между прочим, удалось.

* * *

– Как долго они горят!

Трупы шипели и пузырились в ровном пламени.

– Мы похожи на пожарных, – сказала Аида из-под ватно-марлевой повязки и плеснула еще розжига.

– Не лей много. Нас могут заметить, – посоветовал Шер.

Аида поворошила в костре палкой и вдруг выпрямилась:

– Тихо! Кто там?

– Я же говорил, не подливай!

По лугу молча и резво бежала черная собака. За ней шли трое. Точнее, мужчина нес на руках женщину, а рядом шагал ребенок с ружьем. Мужчина покачивался, будто пьяный.

Подбежав, собака стала с лаем носиться вокруг костра. Потом ткнулась носом Сане в колени и, чуть прихватив зубами брюки, попыталась поднять его с места. Ребенок побежал вперед, истошно крича:

– Э-ге-гей! Чего стоите? Помогите! У нас встала машина!

Выронив из рук лопату, Вика рухнула, как подкошенная.

– Ничего, обморок, – сказал Шер, присев на корточки.

– Неужели нельзя было сохранить ему жизнь? Вы могли его связать и лишь потом дать лекарство, – ворчал Шер.

– «Мои опыты, – вместо ответа зачитал Стас – Подопытные: тетя Валя, 45 лет, и тетя Зоя (возраст не знаю). Колол руку иголкой, колол вилкой. Не реагировали. Вывод – не чувствуют боли.

Вырвал зубы тете Зое. Кровь не шла.

Резал руку ножом. Кровь не шла.

Кажется, не видят и не слышат. Разрезал живот. Там кишки. Червей нет.

Ногти растут.

Волосы растут. Корни волос – полсантиметра за три дня».

– Фу, – Александра принюхивалась к содержимому открытой банки, но «фу», по всей видимости, относилось к записям Игната, – псих ненормальный. Убивать таких надо.

– У него просто сознание ребенка. Дитё в теле великана. Он ставил «опыты».

– Ну, знаете, Георгий Яковлевич, – Александра стала яростно мешать то, что вывалила в миску, – хорошо «дитё»! Сева со своими выкрутасами с ним рядом не стоял. Он забавлялся с людьми. Резал их, колол.

Нормальный ребенок станет такими вещами заниматься?

– Да вы подождите возмущаться, – вмешался Стас. – Слушайте дальше: «Эксперимент номер один. Привел к ним мужчину, который привозит воду. На вид здоров, возраст – лет двадцать пять (не знаю точно, документов не было). Дал его укусить. После того как тятя Зоя его укусила, прошло сорок пять секунд до того момента, как ему стало плохо. Эксперимент два. Дал укусить женщину. Возраст – пятнадцать лет. После того как ее укусили, прошло три с половиной минуты до того момента, когда ей стало плохо. Вывод: женщины заражаются дольше? (Проверить)».

– Он наблюдал с секундомером в руках, как страдают люди. Девочке было пятнадцать лет! Да его душить нужно было медленно! Меня сейчас стошнит, – Александра с грохотом поставила миску на стол.

Первым заговорил Шер:

– Разумеется, его ничто не оправдывает. Передайте мне, пожалуйста, соль.

– Доварите без меня? Лучше помогу Сане чинить джип. Надо же, встали возле самого дома. Чуть-чуть не доехали.

Стас ушел и какое-то время в кухне было слышно лишь постукивание ножа.

– Как себя чувствует Каролина? – тихо спросила Александра.

– Молчит пока, но еще заговорит. Дайте ей время, и она покажет, на что способна. Редкая сила воли. Удивительная способность к регенерации. Не подцепить сепсис с таким количеством ожогов… Они пытали ее утюгом. Прикладывали к лицу, знали, как мучить женщину. Резали ножом. Другой умер бы от болевого шока. Но на ней все заживает, как на собаке.

– Дай-то Бог. Я бы столько всего выдержать, наверное, не смогла.

– Не скромничайте. Я не видел столь сильных женщин. – Александра потупилась. – Но сейчас меня беспокоит ваше самочувствие. Вы плохо спите, это видно.

– А что мне сделается? Я же сильная. По крайней мере все так считают.

– Вы, безусловно, сильная. Но я вижу, вас что-то тревожит.

– Вы знаете, что меня тревожит. Время идет, а Вера все не может принять правильное решение.

– Но почему вы считаете, что единственно верное решение в ее положении – аборт? Ребенок стал бы угрозой, если бы у нас не было этой дачи. Мы в безопасности. И еще. Вы меня извините, конечно, но Вере пора перестать ходить у вас на помочах.

– Все не так просто. Дело не только в том, появится ли на свет этот ребенок, а в том, что это будет за ребенок.

– Боже. Вы меня пугаете.

– Георгий Яковлевич, я могу говорить с вами откровенно?

Шер наклонил голову, прижав руку с вилкой к груди.

– Мы с Верой лучшие подруги. С самого детства. Она напрасно думает, что может обвести меня вокруг пальца. Она не говорит, кто отец ребенка. Но именно ее скрытность дает мне повод думать…

– Почему вы считаете, что я должен это знать?

– Потому что, если я права, то лучше ему не рождаться.

– Вот как? Его отец – Сатана?

– Нет, Верин муж.

– Почему это так ужасно?

– Может быть, вам будет легче понять, если я скажу, что именно он ударил Веру ножом.

– Кажется, я начинаю понимать.

– Дело даже не в том, что он неотесанный болван и хам, который жил за ее счет. Сейчас речь не об этом. Гораздо важнее то, что он – алкоголик. Агрессивная личность. Напившись, он не мог держать себя в руках. Причем, если вы представляете себе богемного типа, музыканта или художника, то вы сильно ошибаетесь. Ее муж был самым что ни на есть примитивным существом. Быдло, которое работает на стройке, а напиваясь, буянит. От такого не может быть нормальных детей.

– Боже мой. Зачем она, тонкая женщина, жила с таким?

– Это и для меня загадка. Жалела, наверное. Вечно она всех жалеет. Верила, что он может измениться. Каждый раз, когда она собиралась его бросить, он клялся, что исправится. Что найдет приличную работу. Что они будут жить, а не прозябать. Она верила. Но как только он понимал, что прощен, то о своих обещаниях сразу же забывал. Снова пил и гулял. «Это вы ни черта не делаете, а я устаю, мне нужен настоящий отдых». Последствия его «настоящего отдыха» – запущенный алкоголизм. Ребенок может быть дауном. Имбицилом. Есть мужчины, от которых нельзя рожать, понимаете? Но у Веры хватило жалости и на то, чтобы забеременеть. Она просто боялась мне об этом сказать.

– Но что можно сделать сейчас?

– Вы же врач. Кое-что можно сделать. У меня с ней из-за этой беременности испортились отношения. Но вас она уважает. К вам она прислушается. Отговорите ее.

– Я этого сделать не могу, даже если бы хотел. – Шер стал активнее мешать в своей миске. – Это ее ребенок, и решать только ей.