– Этому горю легко помочь, поехали в город, попотчую. В баньке попаришься…

– Прости, князь, но в походе я ем, пью и отдыхаю последним. Так уж у меня заведено.

Говоря это, я внимательно смотрел на прославленного воеводу. До меня доходили вести, что Пожарский серьезно болен, но я до сих пор не подозревал насколько. Князь похудел, лицо его имело нездоровый цвет, а дыхание было тяжелым.

– Как здоровье, Дмитрий Михайлович?

– Еще на одну войну хватит, государь.

– Вести от лазутчиков есть?

– Есть, как не быть. Не стал Владислав Смоленск осаждать, оставил там рать невеликую, а сам сюда идет с большой силой.

– И скоро ли ждать гостей?

– Через три-четыре дня будут.

– Так скоро?

– Поспешает, анафема.

– Три дня, говоришь? Успеем.

– Хочешь биться с ним?

– Хочу не хочу – нет другого выхода, довольно они по нашей земле погуляли, пора и укорот дать!

– Маловато у тебя войска.

– Ничего, бывало и хуже.

– Может, в крепости встанешь?

– Нет, в поле лагерь поставим. Немного погодя скажу где. У тебя-то все готово?

– Что велено, все запасли. Порох, свинец, мука, крупа, сало и солонина, всего в достатке.

– Это хорошо. Как начнем лагерь ставить, пришлешь на работу здешних посадских.

– Сделаем, государь.

– Лесу запасли?

– Вот с лесом худо. Сколько смогли – запасли, а за прочее не гневайся. Людишек маловато, а те, что есть, наги и босы от разорения.

– Ничто, будем посады ломать. Все одно жечь придется, а так хоть на дело пойдут.

План сложился в голове почти мгновенно. Узнав, что силы Владислава и Ходкевича куда больше тех, что ожидались, я решил встретить их у Можайска и измотать в сражениях. В поле их конница, конечно, страшная сила. Однако если окружить лагерь полевыми укреплениями, ее можно не опасаться, а пехота у поляков куда хуже моей. Сыграем на контратаках, а там посмотрим. Главное, с местом угадать.

Хотя чего тут гадать? Надо занимать эту проклятую Брыкину гору, чтобы не дать полякам снова повторить их маневр. Надо только решить, как будем ее укреплять. В нынешнее время укрепленный лагерь обычно представляет собой большой бивуак, окруженный возами вагенбурга. Но у меня возов мало, а потому из них будет только внутреннее кольцо на самой верхушке холма. Внешнее будет состоять из острожков, которые нам предстоит быстро построить. Сначала я планировал, что это будут пятиугольные бастионы, однако время поджимает, а людям надо будет дать отдохнуть перед сражением, так что будем строить простейшие прямоугольные редуты. Вал, перед валом – ров, на валу частокол и батарея полевых орудий. Между редутами довольно широкие проходы, достаточные для проезда четырех всадников бок о бок. Чтобы сквозь них не прорвался враг, в глубине рогатки и пушки, заряженные картечью. Если понадобится, их можно будет быстро убрать и атаковать противника. Если поляки захотят нас окружить, то, помимо лагеря, им придется окружать и городские стены, а это совсем не мало, так что вряд ли у них получится. К тому же если дела пойдут плохо, крепость может прийти на помощь нам, а мы – крепости. Если вздумают пройти между нами, то… царствие им небесное. Пушек у нас довольно, а перекрестный огонь – страшная сила.

Лагерь будет устроен как маленький город. Палатки есть не у всех, но те, что есть – стоят ровными рядами. Отдельно устроены отхожие места, отдельно места для приготовления пищи. Если кто вздумает гадить не там, где положено – получит плетей. Если это случится рядом с водопоем, пусть лучше сам вешается. Вопрос на самом деле очень важный, дизентерия на войне страшнее картечи.

Острожки, выходящие на Смоленскую дорогу, я решил поручить московским стрельцам. В чистом поле они не слишком хороши, но в укрепленном лагере равных им нет. Каждый редут строят две сотни. Одна его будет оборонять, вторая стоять в резерве, на случай прорыва. На другой день поменяются. Так что у ратников был резон строить на совесть. Вооружены они по нынешним временам совсем недурно. У каждого стрельца есть фитильный мушкет, бердыш и сабля. Доспехов они обычно не носят, только у некоторых головы прикрыты шлемами типа морионов или кабассетов[47]. Начальные люди отличаются от прочих протазанами и по моему настоянию у каждого есть один-два пистолета. Вообще, с вооружением стрельцов пришлось в свое время повозиться. Рядовые стрельцы ни в какую не желали менять привычные пищали на немецкие мушкеты. Хотя казалось бы в чем разница: и то и другое – фитильное ружье, а вот поди ж ты… Лечить такой консерватизм пришлось переводом особенно упертых в засечные линии и приволжские крепости. Впрочем, остальные быстро сообразили, откуда ветер дует, и больше не стояли на пути прогресса. Я, кстати, тоже поумерил требования, а то ведь поначалу хотел всех кремневыми перевооружить. Однако подсчитав необходимые средства, быстро сделал вид, что меня не так поняли. Так что кремневые и немного облегченные мушкеты поступили на вооружение только стремянного полка, того самого, которым командует Пушкарев.

Скинув кафтаны, стрельцы дружно взялись за заступы, и когда появились первые телеги посадских, везущие бревна для частокола, рвы были уже вчерне выкопаны. Практически одновременно с ними в каждый острожек подвезли по три пушки. Поскольку эти позиции будут стационарными, обслуживать их назначены самые малоопытные пушкари. Еще по два орудия стоят в глубине каждого прохода между редутами. У них задача посложнее: в случае атаки противника фланкировать проходы, но вместе с тем быть готовыми выйти вперед для поддержки атакующей пехоты. Так что тут артиллеристы, прошедшие полный курс обучения. Самые же лучшие включены в состав конных батарей. Но это новшество – до поры секрет.

Пока стрельцы насыпают вал, а посадские сколачивают большие щиты и вкапывают колья, пушкари готовят позиции для своих орудий и укрытия для пороха и иных припасов. Как это обычно бывает, и те, и другие, и третьи стараются всячески подначить друг друга. Иногда шутки переходят в открытую брань, но начальные люди быстро пресекают подобное, и до драки все-таки не доходит.

– Где такое видано, – бурчит чернобородый Семен, остервенело втыкая заступ в твердую землю, – ратные люди, как последняя посоха, – землю роют! Это же кому рассказать – засмеют.

– Ладно тебе, ворчун, – отвечают ему товарищи, привыкшие, что он вечно недоволен, – радуйся, что не в солдаты попал. Они на учениях и не такое строят.

– Вот пусть бы и копали, раз такие привычные, – не хочет униматься стрелец, – немцам не вредно.

– Да какие же они немцы? Там из немцев разве только капралы, да и то не все, а так – те же православные.

– В немецкой одеже ходят – значит, немцы!

– Эй, краснокафтанные, вы скоро? – крикнул молодой пушкарь, высунувшийся из-за только что прилаженного на место деревянного щита. – Нам пушку ставить надо!