– Не вели казнить, великий государь, – заорал он благим матом, расталкивая столпившихся вокруг провожающих, – вели слово молвить!

– Чего там еще? – недовольно обернулся я на крик, но, узнав Первака, велел пропустить.

– Указ твой, царь-батюшка, исполнили! – выпалил подьячий.

– Какой именно?

– Да как же, государь, про пистолеты твои…

Повинуясь приказу Анциферова, мастеровой развернул сверток и показал мне мои допельфастеры. Те самые, которые я и в самом деле велел ему отремонтировать. Не то чтобы я про них забыл, но дел и впрямь было невпроворот, а оружия, в том числе и статусного, у меня и без того целая гора, так что было не до них. Но пистолеты починены, а стало быть, поручение действительно выполнено.

– Ты, что ли, чинил? – спросил я, придирчиво осматривая оружие.

– Холоп твой, Первушка Исаев, – с поклоном отвечал мастеровой.

– Эх, проверить нет времени, но все равно молодец! Эй, бояре, одолжите царю полтину – мастера наградить.

– Дозволь, государь, еще тебе поклониться.

– Ну, поклонись, – не понял я, – только не в ноги. Не люблю!

Но Исаев, к моему удивлению, не стал кланяться, а развернул еще один сверток и подал мне его. Посмотрев на подношение, я не смог удержаться от присвиста, ибо в моих руках было не что иное, как кремневый револьвер.

– Это, царь-батюшка, такой пистоль… – принялся объяснять он, но я уже вертел барабан, взводил курок и прикидывал, как это чудо инженерной мысли вообще работает. Разумеется, по сравнению с револьверами будущего он был очень примитивным, но…

– Искусная работа, мастер, – сдержанно похвалил я его.

– Подмастерье я, не мастер еще.

– Царь сказал: мастер – значит, мастер! Проси чего хочешь.

– Этого и хотел…

– Быть по сему, с этого дня ты царский мастер! Вернусь, поговорим, что дальше делать будешь, а пока некогда.

– Проверить бы, государь, – шепнул мне на ухо внимательно следивший за происходящим Вельяминов, – а то помнишь, как в Мекленбурге неладно получилось – с Манфредом-то…

Печальное воспоминание о Малыше Мэнни больно кольнуло мне сердце. Однако времени действительно не было, и, взглянув на подьячего, я тут же принял решение:

– Анциферов, садись на коня! Мастера ты нашел, стало быть, в случае чего и ответ твой.

На первом же привале Первак отстрелял сначала допельфастеры, а затем и револьвер. Все работало как нельзя лучше, несмотря на примитивность, а может, и благодаря ей. Поначалу я хотел, наградив подьячего, отослать его назад, но случилась нужда написать письмо. У парня, на его счастье, оказались при себе вапница с пером и бумага, так что он и тут смог мне услужить. Посмотрев на его старательность, я поразмыслил – да и приказал ему оставаться при мне. Все-таки секретарь нужен, а Первушка, может, и не слишком образован, но явно сообразителен и ловок.

Дело шло к вечеру, когда перед нами показались стены можайского кремля. Как и многие другие каменные крепости на Руси, он был построен по повелению Бориса Годунова. Но, похоже, в данном случае царь Борис не слишком контролировал строительство, отчего крепость получилась так себе. Не слишком большая размерами, она стояла на невысоком холме и окружена со всех сторон водой: с севера речкой Можайкой, а с востока, юга и запада – довольно глубоким рвом. И все бы ничего, если бы над всем этим не господствовала так называемая Брыкина гора. Когда гарнизон и жители Можайска вздумали сопротивляться самозванцу, идущие с ним польские артиллеристы втащили на нее пушки и всего за день обстрела вынудили защитников сдаться…

– Государь, дозволь вперед поскакать! – вывел меня из состояния задумчивости звонкий голос.

Обернувшись в сторону спрашивающего, я увидел ратника из вельяминовского полка. Судя по голосу и не слишком плотному телосложению, это был еще очень юный воин, а двуглавый орел на кирасе ясно свидетельствовал, что он из кирасирского эскадрона, то есть рында или податень. Однако из-за надвинутого на лоб шлема узнать молодого человека никак не получалось.

– Петька Пожарский, – пояснил Вельяминов, понявший причину моего недоумения, – отца, видать, хочет порадовать.

– Соскучился, поди? – спросил я у парня. – Ну, скачи – передай, что войско идет, и я с ним. Пусть встречают, да кашу ратникам варят. Проголодались небось.

Старший сын прославленного воеводы довольно гикнул и, ударив шпорами коня, понесся к городу.

– Вовремя подошли, – буркнул окольничий, провожая взглядом скачущего княжича. – Вечор последний харч доели, мало у кого хоть горсть сухарей на сегодня оставалась.

– Как планировали, так и подошли, – не согласился я, – а вот то, что провизия закончилась, так это разбираться надо. То ли взяли мало, то ли жрали много, а может, и вовсе разворовали, сукины дети!

– Ага, Берии на нас нету, – охотно согласился Никита.

Я на секунду завис от этого заявления, потом чертыхнулся про себя на глупую привычку мести языком, не думая о последствиях.

– В посад заходить будем, – продолжил Вельминов, – или как?

– В посад?

– Ну да, крепость-то маловата.

– Чего мы там не видали? В поле станем подле города.

– Как прикажешь.

– Да предупреди своих и прочим полковникам передай, чтобы порядок соблюдали. А то знаю я их: только отвернешься – они уже посадских баб за все места хватают.

– Ну что ты такое, государь, говоришь, – усмехнулся Никита, – мы же у тебя аки ангелы небесные.

– Во-во – иже херувимы! Знаю я ваше благочестие и потому добром прошу.

Пока мы так беседовали, со звонницы Никольского собора зазвучал колокол, а через несколько минут нам навстречу выехала кавалькада из представителей местного начальства, а за ними местные жители гнали овец и везли на телегах припасы.

Не доезжая до меня нескольких шагов, Дмитрий Михайлович и его провожатые спешились и нестройной толпой двинулись мне навстречу. Сам воевода на вытянутых руках держал серебряное блюдо с умопомрачительно пахнущим караваем хлеба. Поскольку сегодня постились не только царские ратники, но и их непутевый государь, в животе моем сразу заурчало. Воспользовавшись возможностью, я тут же оторвал от каравая кусок и, макнув его в солонку, вгрызся в ноздреватую мякоть, прикрытую смачно хрустящей на зубах корочкой.

– Хороший хлеб, – похвалил я встречавших, дожевав свой кусок и с сожалением передав каравай Никите. – Должно, только испекли?

– Старались, государь, – ответил князь и хотел было бухнуться на колени, но я удержал его:

– Не надо, Дмитрий Михайлович.

– Великая честь тебя видеть, государь, – глухо продолжал он, – не прикажешь ли молебен отслужить?

– Прикажу, но позже. Сначала пусть люди поедят с дороги. Да и сам я, как видишь, грешным делом, проголодался.