Харпер вылезла и обошла грузовик, чтобы помочь Джону выбраться из кабины.

Здоровой рукой он обхватил Харпер за плечи и с ее помощью спустился – сначала на подножку, потом на землю. Его бледное лицо почти светилось в темноте. Глаза вдруг удивленно расширились. Работая медсестрой, Харпер часто видела такие взгляды. Боль накатывает внезапно и порой вызывает у раненого такое удивление, словно он увидел летающего мага.

Они, прихрамывая, двинулись по белому блестящему снегу, вцепившись друг в друга и шаркая по-стариковски.

На берегу ждала гребная шлюпка с приготовленными веслами. Больше ни одного каноэ – и ни следа отца Стори и остальных. Впрочем, их не стоило ждать еще, пожалуй, час. Примерно столько они потратили на дорогу к пруду Саут-Милл, и при этом не нужно было бороться с туманом.

Дымка стояла над водой, закрывая горизонт. До островка Джона было не больше трех сотен футов (при низком отливе можно перейти вброд), но сейчас он исчез из виду.

– Надеюсь, они сумеют найти дорогу в тумане, – сказала Харпер. – И сообразят, что я уехала с вами.

– Отец Стори знает дорогу, – ответил Джон. – Он вдоль этого берега ходил на веслах, еще когда вы были ребенком. А то и раньше. И он, конечно, понимает, что я вас не оставлю в беде. – Пожарный словно забыл, что если бы не Харпер, то в беде остался бы именно он.

Джон осторожно перелез на нос лодки, Харпер столкнула шлюпку с берега и забралась на корму. Сев на банку, она взялась за весла.

– Гребите, – сказал Джон. – Вези нас через Лету, перевозчик. Перевозчица. Перевозчичка. – Он засмеялся. – Аllons-y!

Джон потянулся за масляной лампой, поставил ее на дно лодки между банками, поднял стекло и погладил фитиль пальцем. Появился язычок голубого пламени. Джон бросил взгляд на Харпер: видит ли она. Даже в болезненном состоянии он не переставал форсить.

Весла лязгали в уключинах. Харпер чудилось, что лодка скользит не по морю, а по небу, сквозь невероятных размеров облако. Они рассекали туман, который закручивался светящимися перьями.

Харпер все еще вглядывалась в бледные, холодные волны тумана, пытаясь разглядеть остров, когда лодка ткнулась в берег, резко остановившись.

– Я полагал, что придется чуть намокнуть, когда будем вылезать, но и представить не мог, что мы утонем в грязи, – сказал Джон. – Идите за мной, след в след.

Он перекинул одну ногу через борт лодки, прежде чем Харпер успела приблизиться, и завалился на бок. Лампа вылетела у него из рук, разбилась где-то в темноте и погасла. Джон закричал от боли, потом засмеялся – дурным, пьяным гоготом, который и напугал, и разозлил Харпер.

Она выпрыгнула из лодки и увязла по щиколотки в приливной грязи – словно наступила в холодный, липкий пудинг. Харпер потеряла один ботинок, пробираясь через вязкий ил к Пожарному. Второй она потеряла, помогая Джону выбраться на твердую почву. Ил с жидким чавканьем стянул ботинок с ее ноги – дальше пришлось идти босиком.

Они с трудом добрались до сырого, плотного песка. Харпер заметила сарай – на бледно-зеленой стене белела дверь, – и они двинулись туда.

– Вам надо будет вернуться и затащить лодку повыше. – Джон поднял задвижку и прижался к двери плечом. – Иначе начнется прилив и утащит ее.

Глаза постепенно привыкли к сумраку. Харпер разглядела койку; одежду на веревке; стопки покоробленных книг – похоже, они не раз намокали и просыхали. Серебряный туманный свет струился в два световых люка; других окон не было.

У дальней стены мастерской – для небольшой комнаты больше всего подходило именно это слово – на металлических подставках лежала большая железная бочка. У папы была такая же во Флориде, во дворе; с ее помощью он поджаривал свиные лопатки для пикников. К одному концу бочки была приварена дымовая труба, выведенная через стену.

С торца в бочку была вделана сдвигающаяся заслонка. Рядом с самодельной печью были сложены в аккуратные кучки плавник – выброшенные прибоем куски дерева, – и морская трава. Джон отпустил Харпер, сделал, пошатываясь, несколько шагов по полу из узких деревянных планок и остановился у печки. Он взглянул на странные сине-зеленые языки пламени.

– Я пришел, родная, – сказал он углям. – Я дома.

Джон взял несколько сухих веток и положил в печь, при этом его руки окунулись в пламя по запястья. Потом он отошел, держась за бока. Его пустые стеклянные глаза продолжали смотреть в печь. Он пятился так до узкой койки и, уперевшись в нее голенями, сел.

Харпер помогла ему лечь и начала расстегивать пуговицы на рубашке Джона. Он смотрел мимо нее на полную огня бочку. Чем-то она притягивала его.

– Закройте печку, – прошептал он.

Харпер не обратила внимания на его слова и отстегнула подтяжки.

– Рубашку нужно снять.

– Пожалуйста, – сказал он и слабо рассмеялся. – Она может увидеть и неправильно поймет.

Харпер приложила ладонь к его щеке. Лихорадочный жар не удивил ее. Она задрала его рубашку и начала ее стягивать. Освободить левую руку не составило труда, но когда Харпер потянула правый рукав, Джон коротко ахнул – то ли всхлипнул, то ли засмеялся.

Правый локоть распух и был ужасного лилового цвета с почти черными пятнами.

– Согнуть можете? – спросила Харпер.

Пожарный закричал, когда она нежно приподняла его руку, сгибая локоть, и осторожно провела большими пальцами вдоль кости. Переломов нет, но мягкие ткани набухли и уплотнились, связки порвались на отдельные пучки. Запястье – еще хуже, чем локоть, опухло так, что сравнялось по толщине с икрами, и покрыто густыми синяками.

Одной рукой она взяла его за ладонь, другой обхватила предплечье. Она стала поворачивать запястье, ища подвывих. Одна косточка – полулунная – двигалась отдельно от прочих, явно находясь не на месте.

– Все плохо? – спросил Джон.

– Ничего серьезного, – ответила Харпер.

Кость надо вернуть на место, и чем раньше, тем лучше. Она положила большие пальцы ему на запястье. Пот выступил на белом как бумага лице Джона.

– Послушайте, – сказал он. – Вы ведь не сделаете со мной ничего ужасного?

Она виновато улыбнулась и нажала. Полулунная кость втиснулась на место с мокрым щелчком. Джон содрогнулся и закрыл глаза.

Харпер осмотрела его правый бок, разукрашенный неестественными заплатами синяков. Провела пальцами по ребрам. Перелом. И тут. И еще один. И четвертый.

– Харпер, – выдохнул он. – Похоже, я могу отключиться.

– Это не страшно.

Но он оставался в сознании. Пока. Он сгорбился на краю матраса, беспомощно дрожа, прижимая покалеченную руку к истерзанному боку.

Нужна была перевязь. Харпер поднялась и стала рыться в груде хлама у кровати. В большой коробке нашлись грязные тарелки фрисби, теннисные мячи, крокетные воротца и молотки. Все, что угодно, для послеобеденных развлечений. За коробкой торчал большой спортивный лук, знававший лучшие времена, а дальше – ага! Полотняный колчан, в котором торчали несколько потрепанных больших стрел с ободранным оперением. Харпер вывалила стрелы на пол. Еще минута поиска – и вот они, садовые ножницы.