плащ, спиной прижался к прохладному лезвию топора и чуть не застонал от удовольствия. Прижал металл ко лбу и…

Очнулся я, когда от свечи оставался лишь крошечный огарок. Встал, потрогал лоб, он был липким, но уже не горячим, отыскал скомканные сырые рубахи, расправил их, как мог, и натянул обратно. Альрик также стоял перед выходом, только спиной ко мне. Нащупал пояс и понял, что вправду его порвал, не завязать.

— Альрик! — негромко позвал я. — Альрик!

И услышал глухое рычание. Тронул за плечо, он рывком поворотился ко мне, в отблеске умирающей свечи сверкнули его желтые глаза. Я отскочил назад, безнадежно хлопая рукой по тому месту, где обычно висел топор. Он прыгнул на меня с тяжелым рыком.

— Стой! — я глупо вскинул руку, желая удержать Альрика.

Он замер. А я понял, что держу его своим даром. Как сквозь густую пелену доносились его ярость и его голод. Почерневший огонь едва дышал. Я потянулся к остальным ульверам, коснулся каждого, и это было так привычно, так ладно, будто я умел так всегда. Моя стая! Все сыты, все довольны. Некоторые встревожены, но не испуганы и не злы. Я собрал все силы и швырнул их в Альрика, тот отшатнулся и взвыл. Я ударил снова, разгоняя вязкую пелену, разрубая ее, сдирая с огня Беззащитного, как скорлупу, и так, пока он не стал ощущаться, как любой другой ульвер.

— Кай, — прохрипел Альрик, приходя в себя. — Лучше убей. Ты теперь хельт. Теперь можно. Не хочу в тварь… Не…

— Нет, — оборвал я. — Теперь я тебя держу. И буду держать, пока мы не прогоним тварь.

Значит, я всё же стал хельтом? Как? Когда? Не помню.

— Почему ты… Почему снова стал таким? — спросил я.

Беззащитный устало опустился вниз. Свеча догорела окончательно, и я видел его очертания сквозь темноту.

— Когда ты перешел, полыхнул силой хельта. И тварь внутри… она взбесилась. Испугалась тебя, что ли? Я только и смог отвернуться, чтоб хоть как-то сдерживать ее. Так нельзя! А если я сорвусь в городе? Или пусть даже на «Соколе»? Скольких я убью? Твой дар то есть, то нет, да и всегда ли он будет останавливать?

— Сколько нужно, столько и будет останавливать. А мой дар… Теперь он в моей власти.

Я это знал, даже не пробуя. И это было так просто, что я удивлялся, почему не умел этого прежде. Стая ощущалась как моя рука, как пальцы, и услышать каждого ульвера было столь же легко, как и согнуть палец. Да, я не мог ими командовать через дар, заставлять двигаться против их воли, но мог показать, чего ожидаю от них. Волки — это не рабы и не тряпичные куклы, и с ними нужно считаться.

Мы наконец вышли из домика, и снаружи было ничуть не светлее, чем внутри. Уже пришла ночь. Я дошел до берега, где сидели ульверы, послал им частичку радости, что чувствовал внутри себя, и в ответ получил то же самое. Даже Живодер полыхнул весельем.

Дагна подскочила, подошла ко мне, едва коснулась пальцами моей щеки.

— Так долго? Я уж испугалась, что что-то пошло вкривь. Каково тебе быть хельтом? Будешь праздновать? И почему твои хирдманы как неживые? Будто не рады за тебя.

И вот диво! Я видел перед собой красивую женщину, ощущал ее пальцы на своей щеке, вдыхал ее аромат, но желание взять ее хоть и мелькнуло, но быстро исчезло. Это просто ладная баба, одна из многих, разве что чуток покрепче. Никаких вздыбливающихся штанов, никаких грязных мыслей. Разве что захотелось попробовать дотянуться до нее даром и посмотреть, сможет ли она стать волком, но я тут же отбросил эту затею. Ни к чему мне баба в хирде, даже такая, как Дагна. Пусть выйдет замуж и успокоится.

— Они рады. Я пойду ополоснусь.

— Ночью-то? — подал голос Велебор. — Не боишься, что утопнешь? В наших реках и на хельта управа найдется.

— Не боюсь.

Я скинул обувку, снял обмотки, а потом в рубахе и штанах вошел в воду.

Глава 13

Едва я открыл глаза на следующее утро, как решил проверить дар. Получится ли сейчас так же легко, как вчера? Ну, вот и моя стая! В меня тут же прилетел камешек со стороны Эгиля, что сторожил наш сон, сердито из-под плащей высунулись остальные бородатые морды и объяснили, куда мне идти с таким шуточками. Недовольство ульверов я не только увидел, но еще и ощутил через стаю, а заодно нехватку бабы у Трудюра, всплески беспричинного веселья у Живодера, тянущий голод от Альрика и общее желание облегчиться. Я убрал стаю.

Видать, не стоит баловаться с даром попусту. Это в бою мы едины и цельны, а в мирное время кто захочет делить с хирдом все радости и горести? Мы же не супруги, хвала Фомриру!

Потом я захотел испытать хельтову силу, помериться с Альриком. Мы вырезали себе по дубине и смахнулись, но даже свежее дерево размочалилось в лохмы с первого же удара. Так что мы перешли к глиме. И я понял, что всё еще отстаю от Беззащитного. Мощи мне не хватало, и ловкости тоже, ему-то и думать не надо, чтоб быстрее вертеться и от захватов уходить. Да и двенадцать рун никак не равны десяти.

Тогда я попросил Дагну встать против меня. Дар у нее небоевой, рун чуть меньше, чем у Альрика — самое то для испытания, хотя состязаться с бабой в глиме было для меня внове. Поначалу я дрался не в полную силу, отвлекался на колыхание грудей под тонкими рубахами, на плотный женский запах, но, оказавшись жестко вбитым в прибрежный песок, взялся за Дагну всерьез. И уже она летела кубарем, попавшись в хитрый захват. А потом еще и еще. Мои десять рун против ее одиннадцати были сильнее.

Теперь бы понять, это потому что она баба или потому что я получал больше за одну руну, чем прочие. Именно так мне говорили когда-то. Надо будет отыскать десятирунных хельтов в Раудборге и помериться силой с ними.

Тело было легким-легким, но при этом гибким и сильным. Всё время хотелось сделать что-то эдакое: вскарабкаться на высокую гору, переплыть ли море, взять десять баб разом, убить сторхельтову тварь… С трудом я сдерживал свои порывы, и от того рунная сила нет-нет да и пробивалась через привычные скрепы, опаляя ульверов. Чтобы хоть немного успокоиться, я спросил у Альрика, зачем же было строить тот домик? Ради единого раза. Неужто нельзя было обойтись одним лишь присмотром?

— Так принято, — ответил Беззащитный. — И ты сам, когда будешь приглядывать за ульверами, всегда отводи их в отдельный дом, подальше от людей и их глаз. Часто воины ведут себя неприглядно во время перехода, и не стоит позорить их перед другими. Ты хотел убежать, и как бы я потом искал тебя по всему лесу? Потом ты всего лишь разделся, но в том беда невелика. У других бывает и похлеще. Воины помладше могут испугаться и отказаться от перехода в хельты, либо по дурости своей дадут прозвище неуместное, либо уважать перестанут десятирунного.

— А что творят-то, если говоришь, что у меня еще не так плохо было? Надо же мне знать, чего ждать от ульверов!

— Всякое. Разное может почудиться. Рыдают и ползают по полу, будто дите неразумное. Слышал, некоторые себя режут или калечат в безумии. Слышал, что кто-то себя чуть не оскопил.

Я так и замер с открытым ртом.

— Так чего же, — выдавил я, — ты не запретил мне оружие брать? А если бы я вдруг… С даром Скирира ты мог бы и не сладить.

— Потому что у тебя топор не подобран и не украден, а сделан под твою руку и заговорен. Тот кузнец ведь не просто так носит имя «рука Корлеха». Так что он не мог причинить тебе вред, а только пользу. Оно и случилось. Слишком сильный жар был, и без топора ты бы не перенес его так легко.

Лишь к полудню мы собрались и отплыли в город. Куски вылюдского тела Дагна уложила в бочонок, обернув травами для сохранности. Свиньи-то мы не прихватили, чтоб салом залить чешуйчатые хвосты твари. Шли ходко, всем хотелось вернуться под крышу, вымыться в жаркой баньке, поесть вкусного и отпраздновать мою новую руну. Почти две седмицы мы ходили по озеру и выискивали тварь, теперь бы поспать в тепле да проснуться от запахов свежевыпеченного хлеба. Поди, Хотевит распродал наш товар, и скоро мы разложим серебро по долям, пройдемся по щедрому Раудборгскому базару и выберем гостинцев родне. Я возьму сразу пяток