Нинель снова покачала головой, грустно улыбаясь чему-то во тьме.

– Роща указала на Правителя как на предателя, посягнувшего на ее мудрость. Правитель приказал сровнять Рощу с землей. Его разум был замутнен. Сейчас я вижу это ясно. Он пил сок, как мы пьем воду, не хмелея, наливаясь чуждой ему силой. А люди шли за ним, преклоняя головы, им казалось, что они присягают силе человека… На деле же благие его намерения давно утонули в дурной жадности до пустого всевластия.

Алиса боялась пошевелиться, слушая глубокий, напряженный голос женщины, переходящий в горячий шепот.

– Он обезумел?

– Он почуял жажду. – Нинель тряхнула головой. – Жажду крови, сока, бессмертия. И кроме этого желания в нем не осталось ничего. Он стал пауком, девочка, и Роща его сожгла.

– Отчего же не сожгли только предателя? – прошептала Алиса, каменея от тяжести груза услышанного. – Почему Огонь охватил весь мир вместе с одним-единственным оступившимся?

– Ты ничего не поняла, девочка. Он был во всем. В каждом, кто хоть раз его видел. Слова, взгляды, жесты… Люди мечтали походить на своего Правителя даже в малом. Слишком много притягательной силы Рощи плескалось в нем, пьющем сок, и простые сердца и умы не могли этому противиться.

Алисе вспомнилось, как исказились злобой лица ее соседей и друзей, когда напитанный силой медальонов Старик вышел на улицы Города. Сухое, пережившее Огонь дерево дало ему власти достаточно, чтобы натравить родичей друг на друга. Что же может сотворить с людьми сила всей Рощи, живой и истекающей соком?

– А Фета? – спросила Алиса дрожащим голосом.

– Когда она поняла, что мы все наделали, было уже слишком поздно. – Нинель помолчала, потом хлопнула себя по коленям и встала. – Запомни, что я рассказала тебе, девочка. Если ты и правда Жрица, то ты отдана неназванному до самого своего нутра, вся без остатка. Не повторяй наших ошибок, не иди дорогой Феты. В ней было слишком много жизни, больше, чем силы венка на ее голове.

Когда эти слова сорвались с бесплотных губ Нинель, Алиса почувствовала, как острые шипы впились в ее виски с утроенной силой. Крылатая вздохнула, успокаивая боль, а когда открыла глаза, Нинель уже не было рядом, только пыльная воронка сухого, закрученного ветра мелькнула в темном полотне небес.

Алиса прижалась спиной к камню, погладила крепко спящего под курткой Чарли и сама постаралась уснуть. Когда ее веки наконец смежила усталость, от другой стороны валуна, служившего Крылатой ночным укрытием, отделилась темная фигура.

Освальд вышел вдохнуть горчащего воздуха ночи, как только все остальные Вестники притихли в своих спальных мешках. Ему казалось, что низкий свод пещеры давит на него, грозя обвалиться, погрести под собой так же, как навсегда придавило камнями бедняжку Гвен.

Но даже самые тяжелые камни были куда легче его собственных дум. Паук, обитающий под толщей мутного зеркала, виделся ему, стоило только задремать. Обтянутое сухой кожей лицо старика, голова на неестественно тонкой шее, чудовищное туловище отвратительного монстра – все это пугало не так сильно, как взгляд синих холодных глаз. Слишком уж они были похожи на его собственные глаза. И в них отражалась та же усталость, озлобленность и чувство поражения. Освальд гнал от себя эти мысли, но они возвращались вновь и вновь.

Назойливее были только образы, увиденные в зеркале. Они мучили Освальда подобно изнуряющей болезни, даже обиженная на него Сильвия в один из вечеров озабоченно потрогала его лоб. Но тут же отдернула руку и поспешно отошла, словно страшась, что одно это прикосновение разбудит чувства, загнанные ею в далекий уголок сердца. В ответ Освальд только криво ухмыльнулся, хотя и тосковал по доверчивым объятиям этой девчонки.

На более весомое, чем слабая ухмылка, проявление чувств в нем просто не осталось сил. В сознании оживали его упущения, о которых так безжалостно напомнило паучье зеркало.

Оно показало Анабель, ушедшую к другому, и Дейва, ставшего куда лучшим Крылатым, чем он. И даже Томаса, на долгие годы возглавившего Братство. Со всем этим Освальд сжился, он ожидал увидеть эти лица в мутной глади. Невыносимо ему оказалось разглядеть другое, показанное после…

Бесконечно далекий вечер у общего костра. Сидевшая рядом Анабель тогда громко рассмеялась над его остротой, потом вдруг прервала смех и посмотрела ему в глаза, тихая и серьезная. Нежная зелень ее глаз мерцала в отблесках пламени, все остальное меркло вокруг. Значение имела только ее кожа, пахнущая песком и солнцем, маленькая капелька пота над мягкой верхней губой, непослушный локон, упавший на высокий лоб и прикрывший шрам между бровями. Вот Анабель подалась к нему и обвила его шею сильными руками. Они сидели так, не дыша, не двигаясь. А потом Крылатая мягко прижалась плотнее, ее пальцы, легко касаясь кожи, пробежали по его щеке до краешка губ, перед тем как она нашла их своими губами и жадно, требовательно поцеловала.

Все так и было. И вечер, и костер, и ее глаза. И этот поцелуй, сладкий, долгий, на который он не нашел в себе сил ответить. Он окаменел, от внезапного и острого желания, не веря в то, что произошло с ним. А когда, через одно бесконечное мгновение, сердце вновь застучало и он сумел пошевелиться, все закончилось. Анабель чуть отодвинулась, провела ладонью по его щеке и улыбнулась. И никогда больше между ними не было близости. На память ему осталась лишь эта улыбка, теплая и печальная. А потом появился Томас.

В зеркале же он не замер, как беспомощный, глупый мальчишка. Он ответил на ее поцелуй так, как должен был, как ему хотелось больше всего на свете. И мир навсегда изменился. Анабель с тихим стоном оторвалась от него, встала, протягивая ему руку, а он взялся за нее, чтобы больше не отпускать.

И это значило, что его стали бы встречать приветственными хлопками по плечу, когда они с Анабель приходили бы к костру вместе. Касаясь друг друга бедрами, украдкой лаская друг друга. И это он перешагнул бы порог ее дома, чтобы однажды оно стало жилищем Вожака, и Слеты Крылатых проводились бы у их дверей. И это его дети резвились бы во дворике, пока они с Анабель сплетались бы жадными телами, не в силах насытиться, привыкнуть к обладанию друг другом.

И это он, Освальд, привел бы Город к новой ступени. К настоящему возрождению. И не было бы никакой Алисы, не было бы слепой девчонки предателя. Был бы он и его женщина, и его сыновья, и его Город, и его жизнь.

Одно мгновение замешательства… и все обернулось прахом. Анабель мертва, а он летит на крепком поводке самодовольной Жрицы, которая может превратить его и других Вестников в пепел мановением руки, одним приказом Рощи.

Эти мысли не давали Освальду покоя. Он вышел наружу из тесной пещеры, встал у валуна на уступе, тяжело дыша, и услышал их. Глубокий, волнующий голос – женщины в серебряном плаще, которую остальные Вихри называли Нинель. И дрожащий, испуганный голос Алисы.

Они говорили о пауке, о том, кем он был до Огня. О чем мечтал и к чему стремился. И как одна ошибка превратила все его чаяния в ничто.