попало к нему. Определенно, его обслуживают по первому разряду.

В конверте была краткая, сухая записка недельной давности от бывшей жены. Она писала, что сын хорошо учится, выражала надежду на то, что на востоке будет достаточно безопасно и Михаэль сможет навестить отца в Берлине следующей весной. А также на то, что Гюнтер пребывает в добром здравии.

Гюнтер развернул письмо от сына и стал жадно читать.

Дорогой отец!

Надеюсь, с тобой все хорошо и твоя работа по выслеживанию плохих людей, которые вредят Германии, идет успешно. Тут становится холодно, но не так холодно, как в Берлине, и я хожу в новом пальто, которое мамочка купила мне для школы. По немецкому я успеваю, а вот по математике не очень. Я второй в классе по гимнастике. Новая семья колонистов из Бранденбурга поселилась с нами по соседству. У них маленький мальчик по имени Вильгельм, он ходит со мной в школу, и я помогаю ему найти дорогу. На прошлой неделе террористы устроили нападение на железную дорогу в Берлин, и товарный поезд сошел с рельсов. Это случилось возле Херсона. Я надеюсь, что в России выдастся суровая зима и все террористы перемрут.

Спасибо за известие, что ты послал мне к Рождеству набор с железной дорогой. Я так сильно его жду. На следующей неделе мы будем ставить елку, и я буду думать о тебе в день Рождества.

Мамочка говорит, что мне можно поехать в Берлин в следующем году. Мне бы очень хотелось.

Целую,

Михаэль

Гюнтер свернул письмо и положил на кофейный столик, не отрывая от листка руку. Сын, единственный близкий родственник, который у него остался, оказался так далеко.

Сидевший за рулем Сайм говорил мало, но на лице его был намек на ухмылку, озадачивший Гюнтера. Еще инспектор нервничал и курил одну сигарету за другой. Когда машина подъезжала к дальним окраинам города, он сказал:

– Я думал, мы увидим кое-что по дороге, но, похоже, веселье еще не началось.

– Что вы имеете в виду? – спросил Гюнтер, стараясь, чтобы в его голосе не звучала досада.

– Я слышал об этом, когда брал машину. Сегодня утром всех евреев в стране будут перемещать, переселять в специальные лагеря. Задействованы все: особая служба, вспомогательные, регулярная полиция, даже армия. – (Гюнтер воззрился на Сайма, раздраженный его самодовольным тоном.) – Планы были составлены много лет назад, мы полагали, что рано или поздно правительство уступит давлению немцев. И это произошло чертовски вовремя, насколько я могу судить.

– Я об этом не знал.

Гюнтер нахмурился. Значит, вот что Гесслер имел в виду, говоря, что у полиции хватит других забот.

– И никто не знает. – Сайм улыбнулся, явно довольный тем, что он осведомлен, а немец – нет. – Очевидно, Бивербрук и Гиммлер согласовали последние детали в Берлине. Сегодня по телевидению выступит Мосли.

– И что это за лагеря, в которые будут переселять евреев?

– Поначалу свезут в казармы, на закрытые заводы и футбольные стадионы. А затем, судя по всему, переправят куда-то еще. – Он с усмешкой глянул на Гюнтера. – Может, мы передадим их вам.

Гюнтер медленно кивнул. Это был серьезный шаг в сторону сближения с Германией. По его предположениям, такую цену Британии пришлось заплатить за экономические привилегии и право набрать больше войск для империи. И естественно, с вхождением в кабинет приверженцев Мосли наверху появилось больше желающих избавиться от евреев.

– Как думаете, будут протесты? – спросил он.

Сайм топнул ногой по полу машины.

– Если будут, мы с ними разберемся. Но суть идеи в том, что все происходит неожиданно, в воскресенье утром, когда люди сидят по домам, кроме всяких там церковников. Если кто-нибудь пискнет, мы мигом заткнем им рот.

– Мои поздравления, – сказал Гюнтер. – Это беспокоило нас – присутствие чуждого элемента внутри Британии, нашего важнейшего союзника. Может, и французы теперь избавятся от своих евреев, – задумчиво добавил он, вспомнив об остановке Бивербрука в Париже по пути в Берлин.

– Порты всегда кишели евреями и иностранцами, – заметил Сайм. – Я всегда ненавидел их, почти всех. Отец тоже.

Глаза инспектора блестели. Он выглядел возбужденным, деятельным.

– И поэтому вы присоединились к фашистам?

– Да. Я вступил в партию в тридцать четвертом, когда был еще курсантом полицейской школы. Лишь очень немногие в ист-эндской полиции поддерживали Мосли. После Берлинского договора партийный билет стал подспорьем в продвижении по служебной лестнице. Сейчас, с Мосли в Министерстве внутренних дел, тем более.

– В Германии то же самое. Если ты Alter Kämpfer, старый боец, это способствует служебному росту.

Сайм посмотрел на него:

– Вы член нацистской партии?

– С тридцатого года. Я тоже был молод.

– Это помогло мне поступить в особую службу, затем стать инспектором. Теперь у меня за плечами уже пара расследований – вывожу сторонников Сопротивления на чистую воду.

– Уверен, что ваши способности тоже сыграли не последнюю роль.

– Беда в том, что в наши дни, с этой бесконечной депрессией, слишком много идиотов симпатизируют оппозиции. Вот бы нам добраться до Черчилля.

Гюнтер смотрел на почти пустую автостраду, на тихую, скованную холодом сельскую местность.

– Мне кажется, вы в Англии слишком запустили ситуацию, слишком часто прибегали к полумерам. Мы с самого начала согнули в дугу всех врагов, твердой рукой взяли власть. Если совершаешь революцию, нужно действовать решительно и быстро.

Сайм насупился и сделал очередную затяжку:

– Мы так не могли. Помните, вы ведь позволили нам сохранить так называемые демократические традиции, закрепив этот пункт в договоре.

– Да.

Гюнтер кивнул в знак согласия. Тогда это казалось самым простым способом закончить войну.

– Потребовалось двенадцать лет, чтобы разобраться со всем этим. До пятидесятого года мы мирились с существованием оппозиции. Но теперь взялись за дело всерьез, и враги дают сдачи. У нас тут, видите ли, нет немецкого пиетета перед властью, – добавил он с сарказмом. – Но мы их задавим. Это последняя кампания.

Гюнтер мысленно усомнился в том, что им это удастся. Британия так долго шла по пути ослабления и разложения.

– Я подумываю попросить о переводе на север, – продолжил Сайм. – Там сейчас служат много лондонских ребят. Сверхурочные хорошие, да и не заскучаешь. В Шотландию, быть может. Знаете, мы вооружили часть шотландских националистов и натравили их на забастовщиков в Глазго. У них всегда имелось профашистское крыло, сопротивлявшееся призыву шотландцев в тридцать девятом году, и нам удалось расколоть партию, избавившись от этих путаников-либералов и левых. – Он улыбнулся Гюнтеру. – Мы научились этому у вас: поднимать местных националистов на борьбу с красными. Сулим им взамен кое-какие выгоды. – Сайм расхохотался. – Бивербрук обещал вернуть в Шотландию Скунский