Внутренние часы подсказывали путешественнику, что времени у него совсем немного; тогда он пустился к необычному meoduhealle[133]почти бегом и, войдя внутрь, обнаружил за столом приятного вида женщину средних лет. Она сидела без движения и смотрела в окно.

– This can’t be right[134], – пробормотал он, но потом, быстро произведя в уме расчет, подхватил женщину на руки (она не сопротивлялась, похоже, находясь в полузабытьи) и вышел из длинного дома… на холме прямо перед Мерсия-мэнор.

Было свежо и сумеречно. Узкий палец Темзы здесь не мог сравниться с великолепием алхимических рек Нунлиграна, но Винсент поймал себя на том, что в красоте хладнокровного английского осеннего пейзажа была спокойная честность, которой так недоставало тому придуманному миру. Женщина смотрела на реку во все глаза, и ветер трепал ее волосы.

– Это Маритим… или Ламарра? – прошептала она. (Она говорила на совершенно чужом всему земному языке, и Винсент с испугом осознал, что перестает его понимать.) – О, неужели это Камарг?

– Это… Англия, – чуть подумав, сказал он правду. – Раз уж я начал вас лечить, надо и заканчивать.

Он внес гиптскую женщину, по совместительству являвшуюся его женой, в дом и, отведя под ее содержание отдельную спальню, препоручил заботам миссис Тидлби.

Полезность проделанного путешествия оставалась под вопросом, разве что Винсент отдал в Нунлигране старые долги. Он с болезненной ясностью понимал: видимой связи между происходившим в управляющей реальности и реальности настоящей установить не получается. Оставалось надеяться на какие-то неподвластные и непонятные ему механизмы и параллели: спас умирающую принцессу там – спас умирающую принцессу здесь. «Надо было сидеть и держать Агнес за руку», – зло сказал он себе, а потом понял: поздно, уже поздно, он никогда не умел хранить даже самое дорогое, что у него было, своего ангела Агнес. Никогда не был рядом с ней, когда надо было держать ее за руку, – когда она пыталась покончить с собой и когда ее пожирала болезнь. По его вине. Он не вспоминал тот день, когда спас ей жизнь, и правильно делал: причина нападения и тогда крылась в нем, а пунктуально сводить дебет с кредитом было не в его стиле. Агнес стала его ангелом, а он оказался ее проклятием. В общем, выйдя из Ура с почти пустыми руками, если не считать принцессу, он уверился, что не застанет Агнес в живых.

Поэтому поздним июльским вечером 1907 года у ворот знакомого нам дома над Темзой в окрестностях Хэдингтона остановился моторизованный экипаж. (То был уже легендарный Rolls-Royce «Silver Ghost», самая надежная по тем временам машина, первый «Роллс», появившийся на Острове, сначала для проверок на ужасающих трактах Шотландии, а потом для подобных же тестов на дорогах между Лондоном и Глазго. После возвращения «Серебряного привидения» из первой же успешной поездки в Глазго рекламная кампания сошла на нет, а «Роллс» пропал из поля зрения публики, потому что его купили. Именно эта машина затихла сейчас перед воротами Мерсия-мэнор.) Пригнавший экипаж человек поднялся из-за руля, коротко салютовал Ратленду, тот вернул ему приветствие, сел за руль сам и отправился в Уитби.

В Уитби Винсента встретили пустой дом и сад. Скорбная Пруденс, помнившая его по недавнему визиту, доложила, что мисс Корнуолл последнее время чувствовала себя «как обычно», да только на вторую ночь после визита мистера Ратленда тихо перестала дышать. Когда Пруденс вошла к ней в спальню наутро, Агнес, дескать, лежала в постели с открытыми глазами, озаряемая все той же ласковой и немного лукавой улыбкой, что отличала ее при жизни.

Но самым удивительным оказалось вот что. Когда Винсент справился о здоровье Питера, Пруденс, основной функцией которой в маленькой семье Агнес было следить за ребенком, удивленно округлила глаза: кто? Какой Питер, какой мальчик, какого 12 февраля 1901 года рождения? Умисс Корнуолл не было детей. Уж кто-кто, а Пруденс это знала наверняка. Ей вот Агнес и дом велела заложить по своей смерти, а деньги послать родителям, и только Пруденс разберется с домашней экономией окончательно, сразу этим займется. Винсент смотрел в честные глаза верной Пруденс, не один год кормившей и обихаживавшей пропавшего ребенка, и думал, что так, наверное, даже хорошо – нет никакого Питера, а есть только дом… А он будет искать мальчика, которого Агнес назвала его младшим братом, мальчика, зачатого в насилии и чуть не уничтоженного в зародыше, мальчика с искристыми тигриными глазами отца – убийцы и наемника, погибшего в муках от его, Винсента, руки. Он не ощущал ни близости, ни душевной связи с этим ребенком. Может быть, потому что и не было у него этой самой души.

Ратленд сходил на могилу Агнес. То был усаженный фиалками скромный холмик с крестом на приходском кладбище. Винсент постоял над этим холмиком; он стоял над ним довольно долго, то ли пытаясь почувствовать что-то, то ли не веря тому, что уже почувствовал, потом почему-то рассмеялся, сел в машину и поехал в Окем.

Там, припарковавшись в тени раскидистого дуба, он долго, долго наблюдал за одним домом и наконец увидел не только тот женский силуэт, который ожидал увидеть, но и тот, увидеть который лишь надеялся. Второй силуэт помедлил, прежде чем войти в дом, и посмотрел в том направлении, где ждал и надеялся Винсент Ратленд. Но «Серебряного приведения» там уже не было.

Забегая вперед, скажем, что через год, как и положено, на месте могилы Агнес появилась белая мраморная плита и скульптура прекрасной девушки в молитвенной позе, укрытой волосами, как плащом. То была святая Агнесса – покровительница агнцев. Черты лица Агнес узнавались в ней, и улыбалась она точно так же – кротко и немного лукаво. Памятник прибыл от скульптора, пожелавшего остаться неизвестным. В сопроводительном письме он сообщал верной Пруденс, что эскизы, деньги и мрамор для работы были получены им от неизвестного адресата, в краткой прилагавшейся записке выражавшего уверенность: лучше него, этого скульптора, никто святую Агнессу не изобразит. Неизвестный адресат был прав.

Вскоре могила стала объектом паломничества: сюда приходили бесплодные женщины, матери, потерявшие детей, скорбные дамы, никому не говорившие, что именно их мучает. Священник приходской церкви знал, что святая Агнесса – покровительница женщин, подвергшихся насилию, и вопросов скорбным дамам не задавал. Приходили сюда и совсем молодые люди, по их замкнутому виду судя, как будто не очень счастливые. Наверное, были они сиротами и выпускниками разного рода приютов. Паломники, взглянув в мраморное лицо Агнессы, получали утешение, а белый мрамор деликатно окрашивался теплыми розовыми тонами на закате и рассвете. Можно было подумать, что Агнес жива.

Да она и была жива, конечно. Один Винсент Ратленд знал, что памятник не имеет никакого отношения к смерти бывшей монахини-пекинки Агнес Корнуолл, и если что-то и похоронено под ним в городе Уитби, то только смертельная болезнь его сестры Агнес.