– И хорошо, что я этого не знала, – заметила Хлоя, глядя, как луч разгоравшегося весеннего солнца заглянул в наполненные нежностью глаза ее любимого. – Я могла бы унизиться до того, чтобы прокрасться в твою постель, независимо от того, хотел ты этого или нет, если бы только знала, что меня там ждет.

– Это хорошо для нас обоих, потому что мне еще предстояло научиться любить. Ни с кем другим у меня не было ничего подобного, – признался Люк с такой искренней надеждой, что она поверит ему, и Хлоя кивнула, решив, что иначе и быть не могло.

– Мне противно знать, что у тебя был кто-то еще, Люк. Ничего не могу с собой поделать, но я завидую всем женщинам, которые просыпались с тобой утром в одной постели и которых ты отправлял в рай с помощью самого главного оружия, которым владеет ваша светлость, – сказала она, бросив косой взгляд на это оружие, которое, казалось, жило своей жизнью и все еще пребывало в состоянии полуготовности к бою.

– До сих пор оно было скорее моим проклятьем, чем благословением, – сознался Люк.

– Это правда? – спросила Хлоя, бросив на него взгляд, в котором сомнение постепенно сменилось любопытством и восхищением.

– Да, когда я встретил Памелу и женился на ней, неистовое вожделение сводило меня с ума так же, как и ее. Мы губительно действовали друг на друга. Даже тебе был бы неприятен тот мужчина, в которого я превращался с ней. Когда она ушла, я испытал скорее облегчение, чем злость. Ушла мучительная необходимость давать ей удовлетворение, ублажать ее, тогда как единственное, что доставляло ей подлинное удовольствие, – это любым способом заставить меня применить к ней насилие, в то время как я, будучи ее мужем, хотел совсем другого. После того как она ушла, я завел любовницу. Признаюсь тебе в этом со всей прямотой, я не жалею об этом. Она показала мне, что женщину не обязательно умолять или принуждать, чтобы она согласилась лечь со мной в постель, доказала, что я могу быть физически желанным, в чем Памела не уставала отказывать мне.

– Клянусь, будь она жива, я порвала бы эту маленькую порочную дрянь на мелкие клочки за то, что она с тобой сделала.

– Сомневаюсь, в тебе нет столько злобы, чтобы мстить моим бывшим любовницам.

– Если какая-нибудь из них попытается причинить боль тебе, твоей Ив или моей Верити, вы сможете убедиться в том, что ошибались, будучи столь лестного мнения о моем характере, лорд Фарензе.

– Может быть, но, к счастью, я не настолько глуп, чтобы смотреть на других женщин, когда рядом со мной жена, готовая с радостью доставить мне в постели наслаждение, достойное самого короля. А возможно, и не только там? – предположил Люк, бросив на Хлою косой и откровенно наигранный взгляд, намекавший на другие, куда более порочные варианты.

– Возможно, – согласилась Хлоя, и ее бурное воображение немедленно предоставило ей причины, требовавшие изучить эти варианты в самое ближайшее время.

– Какой же я был идиот, что упустил тебя десять лет назад, – пробурчал Люк, нежно целуя ее, и уложил ее голову к себе на плечо, стараясь не думать об этих соблазнительных вариантах, по крайней мере сейчас, когда она едва успела лишиться девственности.

– Мы оба были идиотами, – мечтательно произнесла Хлоя, перевернувшись на бок рядом с его могучим торсом и просто наслаждаясь его теплом и близостью после того, как столько долгих ночей обманывала себя, пытаясь доказать, что может прожить без него.

– Хм, зато теперь перед нами простирается целое десятилетие любовных утех, словно обеденный стол на банкете у лорда-мэра, – прошептал Люк.

– Ну, когда мы приедем в Кэррауэй-Корт, у нас не будет времени валяться в постели. Похоже, там слишком много дел, – возразила Хлоя, подумав, что, возможно, им стоило повторить путешествие его первой жены и рискнуть поехать на озера, а не наводить порядок в доме, где прошло ее детство и который Люк купил ей, несмотря на плачевное состояние последнего.

Нет, ей не хотелось, чтобы ее семейная жизнь имела хоть что-то общее с первым браком Люка. От одной мысли о нем Хлоя невольно вздрогнула. Люк решил, что ей холодно, и, плотнее закутав в одеяла, прижал жену к себе, так что вскоре Хлоя окончательно успокоилась и отвергла саму возможность такого сходства, как нелепую. Они с Люком любили друг друга до безумия, а его первая жена всегда любила только себя. Хлоя вспомнила, как об этом рассказывала Виржиния, еще когда Хлоя старалась любыми способами обмануть себя, настаивая, что ей нет никакого дела до лорда Фарензе. Теперь ее бесконечная тревога наконец улеглась, она поняла, что хотя стала второй виконтессой, но была его первой любовью.

– Представь, как приятно будет снова увидеть твой дом таким, каким он был во времена твоего деда. Это же настоящая мечта экономки, – дразнил ее Люк.

– Или худший из ее ночных кошмаров, – ответила Хлоя, представив себе, какой гигантской будет задача хотя бы отчасти вернуть дому былое величие после стольких лет полного небрежения. – Я надеюсь, ты заплатил за него не слишком много. После того, как мои братья обошлись с Дафной, они не заслуживают ни пенни из наших рук.

– Я заплатил должную цену, и оно того стоило, раз они пообещали убраться на континент и никогда больше не возвращаться. Кроудейл-Хаус и их собственность в Лондоне придется продать, чтобы заплатить кредиторам, но это хороший способ избавиться от них, не затрагивая тебя и Реверю.

– Значит, и поместье в Шотландии тоже? – сказала Хлоя, полагая, что это было бы верхом справедливости.

– Реверю сказал, что, возможно, купит его.

– Надеюсь, что нет. Моя сестра предпочла бы, чтобы он был счастлив, а не жил прошлым. Должно быть, она очень любила его, раз сохранила его имя в секрете даже от меня. Верити – лучшая память о Дафне, и Адам Реверю должен признать это.

– Да, нам, мужьям, нужно учиться быть реалистами, – пошутил Люк, и Хлоя, посчитав его отвлекающий маневр вполне удачным, снова прижалась к нему, мечтая о будущем. В окно светило весеннее солнце, а из старого сада доносилось пение птиц.

– Люк, тебя действительно не беспокоит, что я могу оказаться бездетной, как Виржиния? – спросила она, когда звуки пробуждающейся жизни напомнили ей о рождении всего нового.

– У меня уже есть один ребенок, и у тебя тоже. Еще один стал бы нам наградой. Джеймс может народить целую плеяду новых Уинтерли, скроенных по его образу и подобию, и эта малопривлекательная перспектива порождает во мне дилемму: кто будет достоин большего сожаления – он сам или окружающий мир.

– Означает ли это, что ты готов невзлюбить его еще сильнее?

– Нет, я не сказал бы, что не люблю его. В каком-то смысле мне его жаль, ведь все эти годы ему приходится нести на себе груз несбывшихся надежд его матери.

– Ты добрый человек, Люк.

– Нет, я счастливый человек, Хлоя. Я наконец сделал то, что завещала мне Виржиния. Хотя, возможно, я должен причислить к ее завещанию и свою жену?

– Хочешь сказать, что ты женился на мне, исполняя ее волю? Я не уверена, что мне это нравится.