– Выбор близок, – отрывистыми и хриплыми были его слова, – битва близка. Колебания отброшены, пусть каждый, кто решил и указал себе, где его место, слышит меня. Добро и зло – сотни веков мы были неотвязны, мы две стороны одного естества. Сотни лет я отстаивал право человечества на порочность, я утверждал и утверждаю, что человеческие пороки достойны уважения и поклонения не в меньшей степени, чем добродетели, – просто потому, что они человеческие. Те, кто идет сюда, не имеют пороков. Желая смыть пороки, они уничтожили страсти, желая смыть страдания, они уничтожили чувства, желая смыть насилие, они уничтожили силу. Бесстрастные, бесчувственные, бессильные, они мертвы – жалкие придатки к химии и механизмам, из глубоких амбразур они смотрят на вас. Лишь вымершее человечество будет лишено пороков. Мертвый мир идет на нас. Он – ваше будущее. Уничтожьте это будущее. Отвоюйте право человека на жизнь – право творить и прелюбодействовать, право восставать и повелевать. Этому бою ужаснется Земля. И в этот бой, последний бой, силы добра и зла пойдут вместе. Друг без друга мы ничто. Из алчности рождаются свершения, из гордыни рождаются открытия, из похоти рождается любовь. Колебания отброшены, и у нас нет выбора. В этот час, решающий, грозный час я, Люцифер, средоточье зла, протягиваю руку Иисусу Христу. Вы все – кто бы что ни исповедовал – встаньте рядом, плечом к плечу – немногим из вас суждено пережить эту битву, ибо большинству суждено погибнуть – вторично и на этот раз навечно – и пусть каждый скажет, что хочет.

Быстрый в движениях человек с мечом у пояса, с обветренным лицом и твердым блеском в глазах вышел из рядов.

– Я – Гай Марий, первый полководец Рима. Цезарь почитал меня как божество. Чем выше слава предков, тем позорней нерадивость потомков. Храбрость – единственное достояние, которое невозможно завещать. Кто не имеет знатных предков, овеянных доблестью, пусть обретет ее здесь, ибо во сто крат лучше обрести знатность новую, чем опозорить унаследованную от других. Я низверг Югурту, я уложил в землю варварские полчища тевтонов и кимвров, я уничтожил страшное будущее тогдашнего мира. И я не вижу причин, почему бы нам не сделать это сейчас. Что толку рассуждать о добре и зле, когда то, что грядет, не оставит и пепла от самой сути и души человеческой. Так встанем твердо и остановим его. Вбить врага мечами в землю, сломить силу силой – другого выбора для нас нет. Наш рубеж – река Коцит. Так смотрите веселей, битва – дело храбрых, видеть колебания в ваших глазах я не желаю. Тот из вас, кто чувствует страх, пусть пойдет и повесится. Часть войска встанет здесь, чтобы принять удар, часть спрячется за рощей и ударит во фланг, когда наступит время. Одни удержат, другие нанесут удар. Все просто. Военное искусство просто, и проигрывает тот, кто боится этой простоты. Так выше головы. Дело обстоит, конечно, так: лишь единожды за жизнь порой выпадает жребий совершить великое – так стойте твердо и ничего не бойтесь – ибо трусость еще никого не сделала бессмертным, а слава лишь одна сияет в веках. Она – светоч для потомков, она не оставляет во тьме их достоинств – да и их пороков – коль скоро они так милы тому, кто назвал себя Люцифером. Тверже держите мечи, битва близка. Я дрался за Рим, которого больше нет, но Рим вечен, пока он живет в наших сердцах, в новом обличье он возрождается снова и снова. Так пусть же каждый из вас бьется за свой Рим – за тот, что носит в груди. За Рим!!

– За Рим! – ответили тысячи голосов.

Смыкались плечи, строились ряды. Под тяжелым небом, среди посеребренных трав, у поваленного, с вырванными корнями могучего дерева седовласый норманн со шрамом, перерезавшим лицо, раздавал оружие. Презрительной усмешкой он встретил Вадима.

– Чего ты хочешь, что дать тебе, отродье бессильного века? Погремушку?

– Я не выбирал свой век, – ответил Вадим. – А если твоя скаредность не даст мне оружия, я найду в себе силы задушить врага голыми руками.

С сомнением хмыкнув, норманн вывалил к его ногам связку коротких и длинных мечей.

– Так чем же ты желаешь биться? Этим?

Подняв и сжав в руке тонкий острый скрамасакс, Вадим, неловко взмахнув им, мгновенье подержал его на весу.

– Ты прав, – сказал он, – столь искусное и изысканное оружие не для моих неумелых рук.

Тяжело, преисполняясь решимости, он взглянул за спину норманну, туда, где темной грудой были свалены оружие и доспехи.

– Дай мне топор.

Одобрительно кивнув, почти без насмешки бросив взгляд на него, норманн подал ему топор.

– Не опозорь его неловким ударом, – сказал он. – Его имя – Брат Волка.

Неожиданный, на мгновенье налетевший нездешний ветер обжег щеки Вадиму.

– Благодарю, – сказал он.

Взяв широкий, на грубом древке, неожиданно легкий топор, быстрым шагом он пошел через поле туда, где строились ряды.

Теснее сомкнулись тучи, серые тени пали на травы.

Светлые валькирии, в развевающихся одеждах, с перепачканными землей ногами, шли через поле. Могучий воин в смущении обернулся к ним.

– Что вы делаете здесь? Где ваши крылатые кони? Ведь ваше место там – на небе.

Кратким и твердым был обращенный к облакам взор девы.

– Это небо низко для нас. И это не небо. Мы пойдем по земле.

Плечо к плечу, щит к щиту сцеплялись ряды.

Потемнела даль за рекой Коцит. Страшное, победоносное, нечеловеческое воинство, в единый миг выйдя из мрака, огромной загонной массой, всеохватным черным серпом понеслось вперед. Страшные, безумные, полузвери-полулюди, перепрыгивая друг через друга, дикими сростками металла и плоти, страшными взмахами врощенных в белковые тела железных конечностей, мчались к реке.

Вздрогнув сердцем, оглянувшись, увидев стоявшего рядом Иисуса, в тревоге Вадим торопливо подошел к нему.

– Они развеют нас. Ты – Бог-сын, почему ты не сотворишь чуда?

Прост и ясен был взгляд Христа.

– Чудо – самое поверхностное из доказательств. Если встал в этот строй – доказывай сам.

Рим – в моем сердце, подумал Вадим, – а в грядущей нежити мне не жить. Встав в ряды второй фаланги, стеснившейся у подножья холма вслед за первой, очистившимся взором встретил он приближение полчищ.

Достигнув берега, переполняя реку, так что воды ее выплеснулись на свинцовые травы, через вскипевший Коцит, выставив острия кромсающих лезвий, неслась черная масса – колышущиеся комья разросшейся белковой плоти, взвизги и грохот вживленных в нее механизмов, плавающие в вечной нирване бесчувственные, бессмысленные глаза.

Страшным ударом обрушившись на первую фалангу, сбив ее первые ряды на землю, схватившись с выстоявшими воинами, в нескольких местах прорвав их строй, она ударила на вторую; увидев перед собой огромного человекоподобного монстра со стальной бычьей головой, увернувшись от удара гнутых стальных когтей, прокатившись по земле и вновь вскочив, ударом топора встретил Вадим новый замах полужелезной руки; отскочив и опустившись на четвереньки, Минотавр тяжело дышал. Подняв стальную голову с видными в прорезях налитыми кровью огромными человеческими глазами, встав во весь рост, лязгая руками-серпами, припадая на кем-то раненую ногу, отдуваясь и тяжело ссутулившись, он вновь пошел на Вадима. Пятясь, готовясь в момент, когда громада ринется на него, проскользнуть под его тушей и, упав, обрушить удар топора на не защищенное поножами раздутое колено, Вадим смотрел в слезившиеся выпученными белками бессмысленные глаза. Уловив момент, когда зрачки сошлись на нем, на мгновенье упредив тяжелый лязгающий прыжок, он упал на землю; прокатившись по траве, оказавшись позади ударившего в пустоту когтями Минотавра, рванувшись вперед, с полуразмаха он ударил широким лезвием в сгиб его ноги – пузырящаяся желто-розовая масса вместо крови полезла из резаной раны; с неожиданной ловкостью мгновенно развернувшись, по широкой дуге полоснув сдвоенными серпами, вырвав кусок куртки и взрезав грудь Вадиму, Минотавр, не удержавшись на ногах, закрученно свалился; с кровью, ударившей в глаза, размахнувшись, Вадим обрушил удар топора на вывороченную огромную икру, топор застрял в металле. Дернув ногой, таща топор за собой, Минотавр пополз по земле, пытаясь подняться; схватив ускользающее древко, волочась по траве вслед за человеко-зверем, выворотив топор из него, стоя на коленях, Вадим смотрел, как, ревя, поднимаясь на иссеченные ноги, вполоборота нагнув стальную голову, Минотавр вновь разворачивается к нему. Окровавленный, подняв топор, внезапно чувствуя в себе силу лезвием его принять лобовой удар, расставив ноги, он ждал встречного движения – увидев его, кинувшись вперед, он с размаху ударил топором в стальной лоб чудовища, топор вылетел из его рук; сбитый на траву, приподнявшись, Вадим видел, как, упав на колени, мотнув головой, человеко-зверь выворотил топор изо лба – по высокой дуге взлетев в небо, топор рухнул в траву в двадцати шагах от него. Бросившись за топором, ища его в траве, видя, как, широко шагая, медленней, чем раньше, с розовой пеной, пузырящейся из прорези на лбу, чудовище движется к нему; отшатнувшись и избежав удара стальными рогами, Вадим перекатился по траве; проползя несколько шагов на четвереньках, найдя топор, он поднялся снова.