Ольга встала посреди кухни, и у нее сделалось совершенно несчастное лицо. Хорошо, что Валера стоял к ней спиной в тот момент, иначе бы сразу догадался, что она все знает. Сказать или нет?! Не сказать нельзя, потому что придется врать. Врать ему не хотелось, потому что одна ложь непременно повлечет за собой другую, эту истину она впитала с молоком матери…

– Я… я не думаю… – Ольга сильно покраснела под его взглядом, надо было ему повернуться так некстати. – Я просто знаю, кто там жил.

– И?.. – Валера даже нож уронил, настолько неожиданным для него оказалось ее заявление.

– Это Лешка. – Оля чуть развела руками, вот, мол, хочешь казни, хочешь милуй.

– Лешка? С чего ты взяла?

– Окурки… Это его привычка. Ксюша его ругала неоднократно за нее. Стоит мусорное ведро, так нет же, он все время их сует в печку. А ее уже лет сто никто не топил, чего туда их совать? И пепел он по дому всегда ронял. А почему ты спросил про это?

– В печке я нашел газету. – Валера отвернулся от нее, потому что смотреть на нее было выше его сил.

Хоть руки себе за спиной связывай, до такой степени хотелось ее коснуться. Натянуть на спине широкую клетчатую рубашку, которая лишала возможности видеть изгибы ее фигуры. Натянуть так, чтобы затрещали пуговицы на груди. Интересно, лифчик на ней есть или нет? Все его знакомые девчонки всегда избавлялись от него, переодеваясь в домашнюю одежду. А Ольга как, интересно?..

– Что с газетой, Валер? – вторгся в его мысли Ольгин голос, оборвав его крамолу на самом интересном месте. – Ты нашел газету, и что с ней?

– На газете масляные пятна, – сразу поскучнел Лапин, дочищая последнюю картофелину и отправляя ее с размаху в кастрюлю. Картофелина плюхнулась в самую середину, разбрызгав воду на стол. Он равнодушно посмотрел на беспорядок, который учинил, и монотонным голосом продолжил: – Пятна, подозреваю, от оружейной смазки. В понедельник отдам на экспертизу, если подтвердится, сомнений нет: оружие было завернуто в эту самую газету в день убийства и было спрятано в этом доме.

– Почему именно в день убийства?

– Газета выпущена именно этим днем. В совпадения такого рода я не верю. Убийца завернул пистолет для того, чтобы его спрятать.

– А почему в газету, а не во что-нибудь еще?

– Это ты у меня спрашиваешь?! – Валера повернулся и с пониманием кивнул. – Конечно, сознавать, что кто-то из твоих близких способен на такое, страшно, но факты – вещь упрямая.

Ее взгляд забегал растерянно по кухне. Потом вдруг она выхватила из-под его локтя кастрюлю с картошкой. Поставила ее на огонь, сильно громыхнула крышкой, накрывая ее. Тут же схватила кухонное полотенце и лихорадочными движениями принялась вытирать воду со стола, совсем не подозревая о том, как вольно гуляет при этом ее грудь под широкой рубашкой.

Значит, и она тоже, затосковал сразу Лапин, от которого ничего не укрывалось. Лучше бы она была в свитере. А еще лучше напялила бы на себя этот самый халат, в котором он пугалом стоит на ее кухне, оберегая свою одежду от брызг.

Ольга вдруг в сердцах швырнула полотенце на стол. Закрыла лицо руками и, чего уж совсем не стоило делать, уткнулась лбом в его плечо.

– Значит, это все же Лешка?! Лешка убил, спрятал пистолет, потом сам там прятался… Скотина! А зачем же… Зачем он с этим пистолетом потом домой поперся? Снова что-то замыслил?

Что ей отвечать, он не знал. Тут надо было еще о многом подумать, прежде чем делать какие-то категоричные выводы. Делать которые он был не способен в таком состоянии, когда ее волосы щекочут ему шею, а губы почти касаются его уха.

Это тебе, Валера, наказание за все твои прегрешения, с тоской подумал Лапин. За все то, что ты в своей жизни делал и продолжаешь делать с женщинами. Вот оно, возмездие, настигло тебя в самый неподходящий для тебя момент! Сначала Танюшка, теперь Ольга… Он совершенно не знал, как вести себя с такими женщинами. С теми, другими, было все просто и понятно. Он их покупал, щедро оплачивая их услуги. Эти не продавались. Этих надо было лишь завоевывать, а он не знал – как?!

– Оль! – севшим голосом позвал он, чуть отстранился и даже голову повернул в другую сторону, чтобы не видеть рядом с собой ее глазищи. – Оль, я… я ведь это… так поцеловать тебя хочу, что задохнуться можно!

Она слабо охнула и отпрянула от него. Сразу метнулась к табуретке и села там, плотно прижав грудь к столу. Поставила локти на стол, запустила пальцы в волосы и исподлобья принялась смотреть на него. Не без интереса, нет. Но взгляд этот ничего ему и не обещал.

В кухне снова повисла тишина. Противная такая, тягучая. И значений у этой тишины было сотни три, никак не меньше. И каждое из этих значений могло стать для Валеры приговором. Окончательным и не подлежащим обжалованию. А он так не хотел. Ему больше не улыбалось: проснуться поутру и обнаружить соседнюю кровать пустой. А потом встретиться где-нибудь на бульваре, когда ее рука уже будет в чужой руке. Он так не хотел. К черту!

– Оль, чего молчишь? Испугалась? – Он сунул руки в карманы халата. Тот, что был надорван, сейчас же хрястнул поползшими нитками.

– Нет, не испугалась. Просто… – Ее пальцы сильнее впились в волосы, чуть приподнимая их у висков, отчего в ее лице появилось что-то от шамаханской красавицы, которую он видел в мультфильме про Золотого петушка.

– Что? – Валера сел напротив, попутно приподняв крышку на кастрюле с закипевшей картошкой. – Ты посолила? Лук будешь добавлять? Нет? Как знаешь… Если не боишься, то что?

– Мне тоже нечем дышать, когда ты рядом, а… а это неправильно! – Оля произнесла все это скороговоркой и замолчала, сильно покраснев.

«Как аморально», – сказал бы мама.

«Ты недостойная женщина», – возмутился бы Саша.

А Влад… А Влад, будь он жив, понимающе хмыкнул бы. Что могло означать, что она ничуть не лучше его самого, хотя и корчила всегда из себя святошу.

Ее поняла бы одна лишь Ксюша, потому что всю свою жизнь обожала таких вот потрясающих блондинов с такой правдивой незамысловатой лексикой. Поцеловать, говорит, тебя хочу так, что задохнуться можно!

– Неправильно, – согласился Валера. – Тем более что я… я такой мерзавец, Оль. Я ведь могу спать с женщинами в интересах дела. Понимаешь?

– С трудом… – Она перестала терзать свои волосы и положила руки на стол на манер школьницы. – Как это?

Он пояснил. В той же незамысловатой манере выражаться правдиво. И по мере того, как он ей пояснял, на душе у него становилось все поганее и чернее.

– А я? – Оля робко улыбнулась, словно пробуя себя на доверие к такому мерзкому типу, как он. – А я тоже – в интересах дела?

– Нет. Тебе я вообще не должен был ничего говорить, а как раз напротив. И еще должен был доказать, что это ты замочила богатенького дядюшку.

– Чтобы не выплачивать страховку? – Оля брезгливо поморщилась. – Гадость какая! А мне совсем не надо!