Она подняла на него серые глаза, которые, казалось, изменилицвет: из глубоких, зачаровывающих, как озерная глубина, стали цвета долголежавшего пепла.

– Вы не понимаете... – тихо проговорила она. – Язнаю, что это он его убил. Что бы там ни говорили улики, знаю. Он каким-тообразом переиграл меня, и я даже не понимаю как. Все было бессмысленно. Он всеравно сильнее. Ничего не изменилось.

Она встала, и Сергей вынужден был подняться вместе с ней.

– Спасибо, Макар Андреевич, за помощь. – Она говориласухо и официально. – Мы с вами в расчете?

Илюшин, поколебавшись, кивнул.

– Тогда желаю удачи. До свиданья.

– Как до свиданья? – поразился Бабкин. – А с этимчто делать? – Он указал на Прохорова, не проронившего ни слова ипытавшегося понять, что изменилось для него с полученной новостью.

Вика остановилась в дверях, безучастно обернулась к Даниле.

– С этим... Какая разница? Отпустите его. Он, кажется, хотелменя убить... Вы ведь хотели меня убить, так? – обратилась она кПрохорову. – Можете сделать то, за что вам хотели заплатить.

Трое мужчин заговорили одновременно.

– Не мелите чепуху! – жесткий голос Макара.

– Вика, вы с ума сошли?! – протестующий – Бабкина.

– Да ты дура чокнутая! – возмущенный – Прохорова.

Не ответив ни одному из них, Виктория Венесборг вышла изквартиры и тихо прикрыла за собой дверь.

– Макар, я ее догоню, – встрепенулся Бабкин.

– Нет смысла. Ей нужно прийти в себя, мы тут ничем непоможем.

– Да она в таком состоянии под машину попадет!

Илюшин пожал плечами:

– Она потрясена, конечно, но не до потери инстинктасамосохранения. Хотя меня, признаться, удивляет такая реакция. Ладно... Мы своючасть работы выполнили, на этом дело предлагаю считать закрытым.

Бабкин перевел взгляд на Прохорова.

– А с этим красавцем что делать будем?

– То, что она и сказала.

Сергей пристально посмотрел на напарника и сделал короткийжест, предлагая выйти и обсудить вопрос с глазу на глаз. Макар скептическипокачал головой, но подчинился. Они вышли, и до Прохорова донеслись негромкиеголоса, но слов он не мог разобрать. Затем закрыли дверь, и голоса пропали.

Оставшись один, Данила Прохоров сделал то, что сильноудивило бы Бабкина, если бы он мог это увидеть, и заставило бы по-другомувзглянуть на их пленника. Вскочив, он пружинистыми шагами подошел к письменномустолу, подцепил скованными руками стакан, из которого торчали карандаши иручки, опрокинул его на сиденье кресла, чтобы не загремели, и, поискав, вытащилоттуда канцелярскую скрепку. Разогнув ее зубами, он перехватил скрепку пальцамитак, чтобы один конец ее оказался в скважине наручников, и принялсяповорачивать, будто прислушиваясь к чему-то.

С первого раза у него не вышло, потому что скрепка выпала, ипришлось повторять все заново: поднимать, пристраивать в пальцах. К счастью дляПрохорова, запястья у него были узкие, и наручники, обхватывавшие их неплотно,скользили по рукам, отчего у него появлялась свобода маневра со скрепкой.Данила орудовал импровизированной отмычкой до тех пор, пока не почувствовал,что она встала как надо. Тогда очень осторожно, стараясь не дышать, он нажал надлинный ее конец, как на рычаг, и услышал негромкий щелчок. Секунду спустя онуже сбросил наручники, мысленно благодаря свою полукриминальную юность заполученные навыки.

Из того, что услышал Прохоров, он вывел одно: здесь емубольше делать нечего. У него было ощущение, что теперь он знает еще меньше, чемраньше, и это его не устраивало. Данила понял из разговора, что женщина,которую он едва не похитил, считала виновным в убийстве своего друга кого-тодругого, и ее ошеломила новость о том, что убийца – не тот другой. Но что онапредпримет, придя в себя, когда перед ней встанет вопрос, заданный здоровяком –кто же настоящий преступник? – Прохоров не знал.

Данила старался рассуждать, встав на ее позицию. Хотела онанайти убийцу? Хотела. И даже наняла для этого специального человека. Болеетого, она, по всей видимости, подкупила следователя, и дело закрутилось с такойбыстротой, которая в России обеспечивается исключительно большой личнойзаинтересованностью, а та, в свою очередь, только хорошим кушем.

Ее догадка не подтвердилась, и женщина ушла... Но попрошествии некоторого времени она, возможно, решит, что не стоит отказыватьсяот поисков настоящего убийцы. И что тогда делать? Как он сможет ее остановить?

Прохоров решил, что ответы на эти вопросы следует искать гдеугодно, но только не в этой квартире, а каждая секунда раздумий приближала егок вероятности не выбраться отсюда в ближайшее время. Он скользнул к двери,постоял, прислушавшись, и приоткрыл ее. Коридор был пуст. Из соседней комнатыслышались неразборчивые голоса, и Прохоров быстро прошел мимо нее, стараясьступать бесшумно. Плечом он задел висевшую на стене фотографию в рамке и едва неуронил ее, но в последнюю секунду поймал и осторожно придержал, матеря хозяинаквартиры: лучше бы картины вешал – они тяжелые, их уронить куда сложнее.

Разбираться с замком не потребовалось, потому что дверь былаоткрыта – после ухода женщины его сторожа даже не потрудились запереть ее.Вырвавшись из квартиры, Данила, не доверяющий лифтам, рванул вниз по лестницесо спринтерской скоростью и пролетел двадцать пять этажей, даже не заметив.

В холле вязала консьержка, и запыхавшийся Прохоров замедлилшаг, чтобы не вызывать подозрений. Он устремился к наружной двери, как вдругувидел в окно стоявшую снаружи Викторию. В тот самый момент, когда Данилазатормозил, едва не упав на ступеньках, женщина, тряхнув головой, спустиласьвниз с крыльца и медленно пошла вдоль дома, не обращая внимания на прохожих,оборачивавшихся на нее.

Дальше Прохоров не колебался. Подчиняясь внутреннему голосу,требовавшему контролировать человека, от которого, как он считал, зависит егодальнейшая судьба, Данила выскочил на улицу и пошел за ней следом, держась наприличном расстоянии и постоянно оглядываясь в опасении увидеть за своей спинойширокоплечего Сергея или его худого и опасного, как кобра, напарника. Но страхего был напрасен: за ним никто не шел, и мало-помалу Прохоров успокоился. Емутребовалось время, чтобы принять какое-то решение, и потому он продолжал идтиза женщиной в измятом сером платье и порванных чулках.

Когда Кирилл Кручинин вышел из здания во двор, он зажмурилсяи неприятно поразился тому, насколько глаза отвыкли от яркого света за короткоевремя. Американские клены подметали двор пыльными ветвями, и он сорвал одинлист, растер в пальцах и понюхал.

– Ты, Кирилл Андреевич, прямо как после долгойотсидки, – раздался сзади бодрый голос. – Лето еще на дворе, лето, несомневайся.