Единственно с чем им повезло, так это с погодой, всё это время она стояла отличная – ясная и очень тёплая.

Нанятые у Дзун-засака монголы с вьючными лошадьми были отпущены обратно по приходе к Найджин-голу. Оставили себе лишь на время того переводчика, который недавно привёз письма из Синина. Переводчик-дунганин, был весьма услужлив и полезен при сношениях с туземцами. От своего амбаня он имел поручение, помимо доставки писем, съездить на р. Ды-чю в кумирню Ням-цу и разузнать там, кто именно нападал на экспедицию в Тибете. Вероятно, сининский амбань опасался официальной жалобы со стороны Пржевальского и желал подробно разузнать, чтобы впоследствии грамотно отписаться, мол я не причём.

1 октября заменили летнюю палатку войлочной юртой, уцелевшей от прошлой зимы. В юрте гораздо теплее и удобнее во время холодов, только неудобно ежедневно ставить и разбирать такое жилье во время пути. Для казаков на Уту-мурени приобрели юрту, но тесную, т. к. в ней могла помещаться лишь половина отряда, остальных разместили на в палатке.

7 октября отряд прибыл к р. Уту-мурень, которая, по появившимся сведениям, вытекает из снеговой группы Харза в хребте Марко Поло на Тибетском нагорье. Далее они проследовали в Улан-гаджир, откуда вели два пути: один путь в урочище Гас, другой в урочище Сыртын. Он направляется, как говорили нам монголы, вниз по Уту-мурени до ее устья, затем обходит оз. Дабасун-нор и пересекает урочище Махай.

В Улан-гаджире они провели пять суток. Местные монголы, сведав о скором прибытии к ним русской экспедиции, откочевали в стороны и попрятались со своими стадами так что их едва можно было разыскать. Однако, видя, что путники ничего дурного не делают, вскоре возвратились на прежние свои места. С помощью сининского переводчика сразу же приобрели у тех же монголов 60 баранов, юрту для казаков, немного масла и променяли трёх усталых лошадей на свежих. Гораздо затруднительнее было отыскать проводника на дальнейший путь. Однако и это самое важное дело уладилось, после настоятельных со стороны Пржевальского требований и при содействии того же сининского переводчика. Последний был вознаграждён за свои услуги и отправлен обратно.

В Улан-гаджире (на берегу Уту-мурени) удалось сделать астрономическое определение широты и долготы, так что место – это хорошо было установлено по географическим координатам. Широта получилась равной 36о 55,8’; долгота же вышла 93°13’ от Гринвича.

13 октября, в сопровождении нового проводника и монгола, назначенного ему в помощники, они выступили с Уту-мурени в Гас. По самому Улан-гаджиру, еще не совсем замёрзшему, с верблюдами передвигаться было нельзя, поэтому они направились южной окраиной той же болотистой местности.

Прошли здесь 47 верст. Ключевые болота постепенно заменились голыми солончаками и такими же залежами лёссовой глины, на севере еще ранее почва начала подыматься невысокими увалами и холмами. Ещё через 50 вёрст они вступили в бесплодный район, по которому следовали до самого урочища.

Между тем уже близился конец октября, первая половина которого, равно как и весь сентябрь, проведены были экспедицией в солончаковых равнинах южного Цайдама. Во вторую половину октября они пробыли в бесплодном районе Цайдама западного и в урочище. Пройдя затем по южному берегу оз. Гас, путники остановились вёрстах в пяти от юго-западной оконечности этого озера.

Прошёл год с начала путешествия, как экспедиция покинула Кяхту. Пройдено 3980 вёрст караванного пути по бездорожью.

В административном отношении Гас принадлежал Цайдаму, Тайджинерскому хошуну, но монголы жили здесь лишь изредка и временно. Объясняли они Пржевальскому это отдаленностью местности и большим затруднением, в особенности для мелкого скота, перейти через обширные безводные и бесплодные пространства. Кроме того, в период дунганского восстания, монголы опасались нападений магометан, которые вырезали несколько монгольских семейств, живших тогда в Гасе.

Переместившись из восточной окраины урочища ближе к большому озеру на ключ Ихын-дырисун-намык, где в изобилии встречались подножный корм, хорошая вода и хармык для топлива, Пржевальский отправил урядника Иринчинова, переводчика Абдула и проводника монгола вдоль по тому же Гасу разыскать кого-либо из людей. Сам же он с двумя казаками поехал на южную окраину лежащих гор, до подошвы которых теперь было около 20 вёрст. Людей они не нашли.

Пройдя по южному берегу оз. Гас, путники остановились вёрстах в пяти от юго-западной оконечности этого озера на ключах Айхын, что переводится как „Страшный“. 2 ноября измерив температуру ключей, получили результат: Т западного была +11,2, восточного ключа Т +5,1.

Разъезд к Лоб-нору

Нанесение топографического рельефа среднего Куэн-люня

Чтобы предварительно отправиться на Лоб-нор необходимо было разведать к нему дорогу. До неё, судя по проложенному на карте новому пути, оставалось сравнительно недалеко, по крайней мере, до тех местностей Алтынтага, которые путники посетили в 1877 г. В любом случае, разъезд предстоял большой, т. к. необходимо было опытным путём разыскать удобный для вьючных верблюдов переход через Алтын-таг, именно тот заброшенный калмыцкий путь в Тибет, о котором Пржевальский слышал во время лобнорского путешествия.

Знаменитый Куэн-люнь, этот „позвоночный столб Азии“, как называл его барон Рихтгофен, до последнего их путешествия оставался совершенно неизвестным на 12 o по долготе, считая от меридиана цайдамской р. Найджин-гол почти до меридиана оазиса Кэрия в Восточном Туркестане. Ныне экспедиции удалось пройти вдоль этой неведомой полосы древнейшего из хребтов Азии и, до некоторой степени, выяснить здесь топографический рельеф главного его кряжа.

Пржевальский исследовал, что к западу-северо-западу от Джин-ри тянется, вёрст на 200, до прорыва р. Зайсан-сайту, хребет, названный им именем Колумба[293]. Верстах в 50 к югу от той же Джин-ри высится обширный снеговой хребет, уходящий отсюда к западу и составляющий, быть может, главную цепь этой части Куэн-люня. Он был назван Пржевальским первоначально „Загадочным“[294]. Он предполагал, основываясь частью и на расспросах, что рассматриваемый хребет отделяется от Джин-ри, к которой также примыкает с востока и хребет Марко Поло. Однако в опубликованном отчёте (Proceed. of. R. G. S. Decemb., 1887) о путешествии из Индии по Восточному Туркестану и прилежащей части Тибета г. Кэри (Carey), дошедшего до рассматриваемых снеговых гор, выяснено, что подобных связей не существует. Затем, по инициативе некоторых членов Русского Географического общества и по решению его совета, этот хребет окрещён именем Пржевальского[295]. Высшая его точка, в зоне видимости, как и весь хребет, названа Пржевальским, по его форме, „Шапкой Мономаха“.

Далее, на продолжении хребта Колумба, за прорывом р. Зайсан-сайту, вставал новый, вечно заснеженный хребет, который Пржевальский назвал „Московским“, а высшую его точку горой „Кремль“.

Через два перехода, к югу от ущелья р. Зайсан-сайту, они взошли на