„Кунчикан-беку от Насыр-бека“.

„Вы свои распоряжения оставьте. Вы послали пакет от русских для отправки в Кульджу. Я посылаю этот пакет вам назад. Вы нашли себе нового да-женя[305]. Наши начальники-китайцы, Кульджой управляют они же. Когда есть наши начальники китайцы, вы не должны слушать русских. Приехали 20 русских, хотя бы приехало их две тысячи, нам все равно. Как смели вы служить им самовольно, зная русские мысли[306]? Получивши это письмо, поезжайте ко мне день и ночь отдать отчёт не дальше трёх суток.

Насыр-бек Кадырис“.

Сам Кунчикан-бек не поехал по этому требованию, но отправил вместо себя доверенного человека. С ним повторно отослали те же письма для доставки их в Русское консульство в Кульдже. Впоследствии эти злополучные письма вновь вернулись с хитрым объяснением китайцев, что якобы „в трактате у них с Россией нет обязательства препровождать русские письма с Лоб-нора“[307].

С этого времени начались постоянные каверзы и подвохи со стороны китайцев, в особенности, когда путники пошли на Хотан. Неожиданное появление русских на Лоб-норе произвело переполох среди туземцев ближайших частей Восточного Туркестана.

С одной стороны, до Кэрии и даже далее, а с другой через Курлю и Карашар к Турфану, быстро разнеслась весть, что на Лоб-нор пришло русское войско воевать против китайцев. Туземцы охотно поверили этой нелепости и местами, как, например, в Кэрии, готовы были даже произвести восстание. Китайцы испугались не на шутку. Для разъяснения дела из Кэрии командирован был на Лоб-нор китайский чиновник с переводчиком. Когда эти посланцы явились в лагерь, Пржевальский показал им свой пекинский паспорт и объяснили цель своего путешествия. Китаец уехал обратно несколько успокоенный. Тем не менее он всячески старался, конечно безуспешно, отговорить нас от пути с Лоб-нора в Хотан, предлагая взамен двигаться через Курлю на Кульджу[308]

Весь февраль экспедиция проводила исследования на озере Лоб-нор. В это время пришла самая горячая пора прилёта стаи уток и гусей, которая проходила почти беспрерывно в течение целого дня, а также и ночью. Всё это время участники экспедиции добывали себе пищу на озере. С 12 февраля по 10 марта, на бивуак было доставлено 743 утки и 42 гуся. Так, что продовольствия хватало на всех, а излишнюю птицу путники отдавали лобнорцам.

Что касаемо интенсивности выпадания осадков, то они на Лоб-норе, как и во всей котловине Тарима, составляли большую редкость в течение всего года. За обе лобнорские весны, несмотря на частую облачность, осадки наблюдали лишь однажды, именно 22 марта 1885 г., и то вблизи поселения Чархалык, моросивший в продолжение двух часов дождь с небольшой грозой. Пржевальский отметил, что росы или тумана, даже на самом Лоб-норе, никогда не бывает и сухость воздуха здесь настолько велика, что трупы, хотя бы больших животных, не гниют, а высыхают и притом довольно быстро.

Исследования по перелёту мелких пташек Пржевальским подтвердили исследования Северцова, что более поздние птицы главной массой направляются весной из Пенджаба к северу через Памир и Гиндукуш, а осенью следуют обратно тем же путём. Всего на Лоб-норе экспедиция проводила исследования около 50 дней.

Богатый оазис Чархалык

На месте золотого прииска. Оазис Керия

20 марта 1885 г. караван снялся с Лоб-нора в сторону поселения Чархалык. Жаль было расставаться с удобным местом весенних наблюдений, где так хорошо они охотились всю весну, и пользовались искренностью и доброжелательностью со стороны туземцев. Провожать экспедицию пришла вся деревня, а глава её Кунчикан-бек даже вызвался быть провожатым на несколько дней. Теперь их путь лежал на сотни вёрст к ближайшему населённому пункту, расстояние к которому преодолели чуть больше чем за три дня.

Чархалык оказался богатым оазисом. Здесь жители сеяли зерновые: пшеницу, ячмень и кукурузу, кроме того, разводили табак, хлопок, арбузы, дыни, лук и морковь. В садах росли абрикосы, персики, сливы, виноград и гранаты. Сказывалась защищённость и удаление от охлаждающего влияния Лоб-нора положение Чархалыка, растительность здесь начала развиваться уже по-весеннему: ива зеленела, на туграке распустились цветовые серёжки, а в садах цвели абрикосы.

Дальнейший путь они применяли небольшими переходами, иногда дневали, чтобы лучше обследовать местность. Однако слишком скудна была научная добыча как среди растений, так и среди животных. От самого Лоб-нора до Черчена и далее до гор, почти за весь апрель, они собрали в свой гербарий только шесть цветущих видов растений, а также 12 видов птиц.

Чархалыкский аксакал. Фото В. Роборовского

25 апреля путешественники выступили из Черчена и направились к югу, прямо к вырисовывающемуся вдали тибетскому хребту. Горы эти, у подошвы которых пролегал дальнейший путь, на протяжении более 500 вёрст представляют западной часть исполинской Куэн-Люньской системы, ограничивающей с Севера Тибетское нагорье. Здесь исследователи определили, что с западного края Алтын-тага и, примыкая к хр. Токуз-дабан, новый хребет тянется в виде сплошной титанической стены в западно-северо-западном направлении вёрст на 400 с лишним. Ввиду того, что хребет этот имел лишь частичные местные названия, и наугад наносился до сих пор на карты, Николай Михайлович назвал его, по праву первого исследователя, хребтом „Русским“[309]. На Западной части этих гор расположена вечно снеговая группа, скреплённая ледниками, у которой вершина расположена, по примерному определению Пржевальского, выше 6 км. По праву первооткрывателя и в честь императора Александра II, Николай Михайлович назвал её горой „Царя – Освободителя“.

2 мая экспедиция прибыла в урочище Копа, которое славилось, как очень богатый золотой прииск. Центральный пункт прииска лежал в предгорья хребта Русского на высоте 2,5 км. При приближены экспедиции, китайские чиновники срочно собрали все намытое золото и скрылись в Кэрию. Оставшиеся, по приказанию китайцев, буквально не спускали глаз с непрошеных гостей, все время их пребывания здесь. „Получить какие-либо достоверные сведения о содержании золота в почве, о приёмах разработки и т. п. по вышеуказанным причинам не удалось“, – и потому, Николаю Михайловичу чтобы не возбуждать излишних подозрений со стороны властей, на следующий же день пришлось выступить дальше.

В первой половине мая экспедиция вступила в пределы оазиса Ния[310]и разбили свой бивуак на берегу реки Ния-дарья. Наблюдая за местными жителями этого плодородного района, Пржевальский с сожалением писал:

„К столь печальной доле многих туземцев следует ещё прибавить полную деспотию всех власть имущих, огромные подати, притеснения от китайцев, эксплуатацию кулаков – чтобы понять, как несладко существование большей части жителей оазисов, даже среди сплошных садов их родного уголка“.

Из Нии Пржевальский двинулся к оазису Керия[311] пройдя 93 версты.