На снимках с прошлой экспедиции на девочке была белая рубашка и джинсы. Теперь на ней был вязаный зеленый свитер и почему-то зимняя куртка. Джинсы вроде бы те же.

Даша включила диктофон:

— МА-146, следов вандализма не наблюдаю. Но есть необычное отличие. Не пойму, ее переодели как будто. Одежда явно новая. Куртка и свитер. Фото приложу к отчету.

Даша обернулась на Катерину.

— Вы случайно не знаете, откуда взялась новая одежда?

Катерина затушила сигарету о подошву сапога и убрала бычок в карман.

— Я принесла.

— Это вы ее одели?

— Ну.

— А зачем?

— Шоб не мерзла, — сказала женщина таким тоном, словно отвечала на самый глупый вопрос на свете.

Матвей хмыкнул, и по лицу Катерины сразу стало ясно: это была последняя капля, она больше ни слова не скажет.

— Закругляйтесь, мне домой пора.

>>>

В машине Даша долго молчала, потом повернулась к Матвею.

— Матвей, а можно тебя попросить?

— М-м?

— Не мог бы ты в следующий раз завалить ебало?

— Чего?

— Ничего. Я из-за тебя так в жизни данные не соберу.

— Ты о чем?

— А ты подумай! У меня тут женщина, которая кадавру одежду приносит, я ее расспросить хотела.

— Ну и расспросила бы, я-то шо?

— Я бы может и расспросила, если б ты не ухмылялся, как мудак, каждые две секунды.

— А, так это я виноват?

— Ну а кто?

Матвей обиженно посмотрел на нее.

— Не надо строить из себя оскорбленную невинность, ты не в первый раз так делаешь!

— Да че я делаю-то?

— Вот эта вот ухмылка твоя. Шутки за триста.

— Нормальные у меня шутки. Ой, ладно, знаешь, сама тогда таскай снарягу, раз такая умная. Ухмылка ей моя не нравится, охренеть просто.

Дальше ехали в тишине.

Матвей затормозил у калитки, и Даша увидела маму — та стояла над грядкой с помидорами. На ней была выгоревшая зеленая рубашка и серые штаны, из заднего кармана которых торчали оранжевые резиновые перчатки. Матвей вышел из машины, повис на заборе.

— Ма, это мы!

Она не обернулась, так и стояла, уперев руки в бока. Махнула рукой: заходите, мол. Пока Матвей доставал из багажника мешок с удобрениями, Даша толкнула калитку и аккуратно прошагала по узким тропинкам между грядок с редиской и морковью и остановилась рядом с мамой. Вид у мамы был удрученный, она смотрела на кусты помидоров с немым упреком, как тренер Сборной России по футболу на игроков после провального первого тайма: что ж вы меня так подводите, пацаны; на нас вся страна смотрит, а вы — вот так? Чахлые, захиревшие кустики в два ряда торчали из серой земли и всем своим видом демонстрировали полное отсутствие воли к победе.

— Привет.

Мама отвлеклась от грядки, посмотрела на Дашу и замерла — словно увидела редкое животное и теперь боялась спугнуть. Пару секунд они обе неловко смотрели друг на друга. У мамы задрожали губы, из глаз потекли слезы, она кинулась и вцепилась в дочь, прижалась к ней. В детстве Даша была ниже мамы ростом и смотрела на нее снизу вверх, теперь все было наоборот, мама с возрастом словно уменьшилась, усохла, и теперь казалась совсем крохотной. Во всяком случае, Даша помнила ее иначе.

— Какая ты худая стала, господи, — бормотала мама, все еще обнимая Дашу, ощупывая ее спину и бока. Она всегда так делала — во время объятий на ощупь проверяла упитанность своих детей. Затем отпрянула, погладила по голове.

— Совсем седая. Почему ты седая?

— Мам, мне сорок четыре.

— Да, но… но… почему ты не красишься? Эта седина, ее же можно закрасить, — она перебирала Дашины пряди, — тебя Галя может покрасить, она с краской чудеса творит, и недорого. Ты же помнишь Галю?

— Мама, — Даша взяла ее за руки, — ну какая Галя? Зачем она мне?

— Она красит хорошо.

— Я не хочу красить волосы. Мне нормально с моей сединой.

Мать поморщилась.

— Ерунду говоришь, я сегодня же ей позвоню.

— С днем рожденья тебя-я-я-я, с днем рожденья тебя-я-я-я, — запел Матвей. Он шел меж грядок с мешком удобрений на плече. На мешке был розовой праздничный бант.

— О господи, — тихо сказала Даша, — он к мешку бант присобачил.

— Ну же, подпевай, с днем рожденья маму-у-уля! С днем рожденья тебя! Мы привезли тебе лучшие удобрения в мире!

— Ты зачем на плечо его взвалил, дурак, — сказала Даша, — у тебя же только спина прошла!

— А, черт, — спохватился Матвей и осторожно снял мешок с плеча и положил рядом с дорожкой.

Мать шмыгнула носом, вытерла слезы и вновь обернулась на Дашу.

— Вы же не спешите, да? Я грядки сейчас подкормлю и поедем.

— О, у тебя тут арбузы даже?

— Да, но они дрянные совсем. Их выбросом побило, — мама снова посмотрела на грядку с помидорными кустами. — И эти вот тоже. Как ни пытаюсь спасти — все без толку. Ну-ка, помоги мне.

Матвей надрезал мешок с удобрениями, насыпал в ведро. Даша зачерпнула лейкой теплой воды из бочки. Они шли от куста к кусту, мать сыпала похожие на золу удобрения, Даша аккуратно поливала.

В кармане завибрировал телефон, Даша достала его, взглянула на экран — это была Катерина.

— Хочешь знать про кадавра? Приезжай, — голос у нее изменился, и Даша не сразу сообразила, в чем дело — кажется, она была пьяна. — Только без этого, без хмыря твоего! Он мне не нравится. При нем я говорить не буду.

Даша убрала телефон в карман, поставила лейку и меж